- За «Сраную Рашку» и «Роиссю Вперде!» могут начать сажать
- вперёд
- Полезное
- Смотреть что такое «вперёд» в других словарях:
- Роисся вперде
- Журналистское расследование, ставшее детективным, полуфантастическим романом о том, как одно научное открытие позволило превратить малолетних детей во взрослое, послушное, «модернизированное» большинство. Целиком книга должна выйти 30 декабря в издательстве Ad Marginem. Журналист Олег Кашин, на которого в ноябре было совершено нападение, рассказал о своей новой книге и ответил на вопросы участников проекта «Сноб»
За «Сраную Рашку» и «Роиссю Вперде!» могут начать сажать
Премьер-министру России, национальному лидеру В. В. Путину
Президенту России Д. А. Медведеву,
Депутатам Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации
С неподдельной болью и искренним негодованием мы узнали, что японские ультраправые нацисты совершили акт публичного надругательства над святым для каждого из нас символом – Государственным Флагом России. К величайшему сожалению, эти подонки не могут понести наказания от государства и народа нашей страны, и нам остается надеяться только на порядочности руководителей Японии.
Но и в нашей стране достаточно тех, кто по заказу внешних врагов или по иным причинам издевается над святыми для каждого россиянина символами. Хотя эти преступники боятся осуществлять открытое надругательство над Гербом и Флагом, они демонстрируют пренебрежение к государству посредством кощунственного искажения его названия.
Так, в сети «Интернет», главным образом на ресурсах, контролируемых оранжевыми и национал-фашистами, принята практика целенаправленного осквернение имени нашей страны. Демонстрируя пренебрежительное отношение к государству, антироссийски настроенные пользователи заменяют слово «Россия» такими циничными эвфемизмами, как «Роисся» и «Раша» («Рашка»). Этимология первого слова неизвестна, второе же является звуковой калькой английского слова «Russia», что в переводе означает «Россия», к которую внедрен уничижительный суффикс «-к-».
Словосочетания, в составе которых преступники употребляют эти эвфемизмы, не оставляет сомнения в их резко отрицательном отношении к нашей стране.
«Роисся вперде!» (искаж. «Россия, вперед!») – употребление этого словосочетания является наиболее характерной реакцией оранжевых и фашистов на сообщения о любых временных трудностях.
В отношение государства в целом на антироссийских ресурсах приняты такие бранные эпитеты, как «Сраная Рашка», «Говнорашка», «Толерашка». Употребление последнего термина изобличает негативное и пренебрежительное отношение к политике толерантности и является скрытой пропагандой межнациональной вражды.
Также на антироссийских ресурсах встречается иносказательное обозначение страны под уничижительными названиями «Северная Нигерия» (вариант – «Нигерия в снегах») и «Новая Хазария» («Нефтегазовая Хазария», «Новый Каганат»). Употребление слова «Нигерия» в негативном смысле изобличает пренебрежительное отношение к населению этой страны, относящемуся к негроидной расе. Оценивая значение применения слово «Хазария» в негативном смысле, следует учитывать, что в этом раннесредневековом государстве, оказавшем неоценимое влияние на становлении современной российской государственности, существенную роль играли лица мусульманского и иудейского вероисповедания. Таким образом, употребление слово «Хазария» в значении уничижительного и бранного эпитета является пропагандой антисемитизма.
Употребление вместо названия страны указанных бранных эпитетов формирует априорно негативное отношение к государству, сводит на нет результаты патриотического воспитания и является опаснейшей формой экстремистской пропаганды.
На основании вышеизложенного ПРОСИМ — Признать и закрепить на законодательном уровне слова «Россия», «РФ», «Российская Федерация», «российский», «россиянин» («россиянка»), склонения и спряжения этих слов – государственными символами, наравне с Гербом и Флагом.
— Внести соответствующие изменения в Конституцию РФ, Уголовный кодекс РФ и другие нормативно-правовые документы.
— Признать любое кощунственное искажение написания этих слов, осуществляемое с целью принизить величие государства – уголовным преступлением.
Антиэкстремистский Союз Ответственных Граждан
Источник
вперёд
Ветер бил по лицу, но он упрямо карабкался вперёд, к вершине горы. | После короткого привала путешественники двинулись вперёд. | Не оглядывайся, иди вперёд!
Посмотри вперёд, что там блестит, не река ли?
Наклоните туловище вперёд. | Мальчик сделал два шага вперёд и остановился.
Не буду забегать вперёд, расскажу всё по порядку.
Открытие сверхпроводимости — большой шаг вперёд.
Не будем вспоминать прошлые ошибки, надо смотреть вперёд и надеяться на лучшее.
Мои часы на пять минут вперёд. | Будильник идёт вперёд.
Вперёд постараюсь не повторять своих ошибок. | Иди, и вперёд на глаза мне не попадайся!
Вперёд подумай, потом говори. | Прежде чем приступать к строительству, нужно вперёд составить план и смету.
Я всегда плачу за телефон вперёд. | Тем, кто заплатит вперёд, предоставляется скидка.
Люди расступились, пропуская вперёд щупленького старичка в рваной телогрейке.
Он ещё долго ходил по комнате взад и вперёд.
Тележка застряла в сугробе и ни взад, ни вперёд. | Проходите же, что вы встали, ни взад, ни вперёд.
Толковый словарь русского языка Дмитриева . Д. В. Дмитриев. 2003 .
Полезное
Смотреть что такое «вперёд» в других словарях:
вперёд — вперёд … Русский орфографический словарь
вперёд — вперёд … Словарь употребления буквы Ё
вперёд — вперёд, нареч. и (прост.) предлог с род. Наречие: Часы идут на десять минут вперёд. Предлог: Мальчик всегда пропускал женщину вперёд себя. Взад и вперёд. Взад вперёд. Ни взад ни вперёд … Слитно. Раздельно. Через дефис.
Вперёд — I. нареч. 1. В направлении перед собой, по направлению поступательного движения (противоп.: назад). Шагнуть в. Посмотреть в. Вытянуть руку в. Глядеть, смотреть в. (также: предвидеть будущее). Не забегай в. (также: не делай чего л. преждевременно … Энциклопедический словарь
Вперёд! — («Вперёд!»,) название двух русских зарубежных изданий (журнал и газета) 70 х гг. 19 в. под редакцией П. Л. Лаврова, являвшихся органами «лавристского» направления в революционном народничестве. Журнал «В.» выходил с 1(13) августа 1873 в… … Большая советская энциклопедия
вперёд — ВПЕРЁД, межд. (или вперёд под танки, вперёд и с песней). Давай, ну же, пошли, айда! … Словарь русского арго
ВПЕРЁД — ВПЕРЁД, нареч. 1. По направлению поступательного движения, в направлении перед собой; ант. назад, взад. Войска то продвигались вперед, то отступали назад. Сделать два шага вперед. Вперед, ребята! Вперед, к победе! 2. Впредь, на будущее время,… … Толковый словарь Ушакова
ВПЕРЁД — ВПЕРЁД, нареч. 1. В направлении перед собой, в направлении поступательного движения. Идти в. по дороге. В., к победе! Двигать науку в. (перен.). Большой шаг в. (перен.: большой успех в чем н.). Пропустить кого н. в. себя (перед собой). 2. Впредь … Толковый словарь Ожегова
вперёд — вперёд Идите вперёд и никуда не сворачивайте … Правописание трудных наречий
Вперёд — большевистское легальное издательство. Создано в апреле мае 1906 по инициативе В. Д. Бонч Бруевича. Редакция на Караванной (ныне Толмачёва) улице, 9 (мемориальная доска). В. И. Ленин оказал помощь в изыскании денежных средств, руководил… … Санкт-Петербург (энциклопедия)
Источник
Роисся вперде
Журналистское расследование, ставшее детективным, полуфантастическим романом о том, как одно научное открытие позволило превратить малолетних детей во взрослое, послушное, «модернизированное» большинство. Целиком книга должна выйти 30 декабря в издательстве Ad Marginem. Журналист Олег Кашин, на которого в ноябре было совершено нападение, рассказал о своей новой книге и ответил на вопросы участников проекта «Сноб»
Поделиться:
1. Рассказывая об этом человеке, я испытываю некоторую неловкость. Всегда неловко рассказывать что-то, о чем все подумают, что так не бывает. В принципе я мог бы и избежать этой неловкости, называя своего героя по имени и фамилии, но, во-первых, он уже судился с журналистами и блогерами, раскрывавшими его инкогнито, а во-вторых — даже друзья привыкли называть его ЖЖ-шным ником, а ник у него — okolonolya, поэтому можете не верить, но что поделаешь, я уже даже привык.
Выпускник социологического факультета МГУ, сам корнями из Кемерова, но родился в Монголии, родители работали в торгпредстве. Работать начал в девяносто, кажется, восьмом верстальщиком в газете про поиск работы. Потом работал на каких-то выборах, прибился к Фонду эффективной политики, состоял там на каких-то должностях лет, может быть, шесть, потом — формально за пристрастие к реконструкторскому движению, сопряженное со съемками гей-порно (почему-то у любителей военных игр это распространенная история) — был уволен, но на самом деле формулировка при увольнении была: «за аморальные методы полемики». В политологических кругах он остался, входил теперь в полуофициальный кружок «реалистов», они же «аморальные реакционеры», что бы это ни значило, а из того, чем зарабатывает на жизнь, я слышал только о рецензиях на нон-фикшн из магазина «Фаланстер», которые раз в неделю он публикует на каких-то малопосещаемых сайтах. Вот такой Околоноля.
И теперь он ехал в каком-то пойманном поднятием руки (он говорил «делаю римское приветствие») попутном грузовике по Новой Риге, смотрел на дорожные указатели и, когда цифра на километровом столбе совпала с той, которую ему сказали в Москве, выпрыгнул на обочину и закурил. Это начало новой жизни, он не сомневался.
Охранник на пансионатской проходной, явно не местный, долго рассматривал паспорт гостя, потом засунул его в сканер и даже зачем-то накрыл крышку сканера ладонью — Околоноля увидел сбитые костяшки на руке охранника. Потом охранник кому-то позвонил, и через минуту Околоноля уже жал руку улыбчивый мужчина в пиджаке без галстука — по виду то ли начальник, то ли просто уверенный в себе человек.
— Во-первых, хочу понять, как подробно вам объяснили, что нам от вас требуется, — начал начальник, когда они, шагая по вымощенной плиткой дорожке, шли, судя по всему, к пансионатской столовой.
— Ну, только в общих чертах, — Околоноля вдруг заметил, как чист здешний воздух. Хорошо, когда за отпуск на природе еще и платят. — Люди из регионов, модернизационное большинство, нужно ввести их в курс дела, научить полемике, объяснить, что нужно стране, как-то так.
— Все верно, — собеседник был, кажется, доволен. — Только есть важный нюанс, и хочу тебя попросить — можно ведь на «ты», да?, — хочу попросить, чтобы все, что ты здесь увидишь и услышишь, за пределы этого забора не попало никогда. Расписок не берем, мы люди взрослые, но ты же меня понимаешь, правда же?
Околоноля кивнул. Они вошли в столовую — это действительно была столовая, — но, пройдя мимо большого обеденного зала, оказались в какой-то комнате с телевизором и большой вазой, в которой стояли, кажется, живые подсолнухи. Два кресла и столик, сели, какая-то женщина принесла чай и пепельницу. «Да, здесь можно курить», — и начальник, глядя Околоноля в глаза, начал рассказывать: все правильно, здесь собирается модернизационное большинство, которому, помимо прочего, нужны лекции о текущей политике и об искусстве полемики — устной и в интернете, а Околоноля — сетевой полемист с опытом, таких еще поискать. Но есть действительно один важный нюанс, это люди — ну, не совсем обычные, что ли. Называть их людьми с задержками в развитии, наверное, не совсем правильно, они, в общем, нормальные, просто так получилось, что их культурный багаж очень сильно (он сказал: «на несколько порядков») отличается от культурного багажа среднестатистического россиянина, — наверное, это была все-таки слишком обтекаемая формулировка. Начальник решил не пугать гостя и не рассказывать ему, что та группа, которая сейчас находится в пансионате, только в прошлую пятницу закончила изучение школьного букваря стихотворением Самуила Маршака «Ты эти буквы заучи, их три десятка с лишком».
— Да что я рассказываю, — схватил Околоноля за коленку начальник, — вон они уже обедать идут, сейчас сам все увидишь.
Фото: Thomas Dworzak/Magnum Photos/Agency.Photographer.ru
2. В столовую входили люди — человек, может быть, сто, мужчины и женщины. Возраст, как прикинул Околоноля, разный, от тридцати до пятидесяти. Одеты они были тоже по-разному, но нормально, у нас все плюс-минус так одеваются. И потом Околоноля вспоминал, что, увлекшись рассматриванием лиц и костюмов, он не сразу заметил, что люди входят в столовую строем, парами, держась за руки — мужчина и женщина, мужчина и женщина, — и это странно само по себе, но выражения их лиц настолько спокойны и безмятежны, что этих людей, очевидно, совсем не смущает, что они идут обедать так, как если бы это был детский сад, а они были бы маленькими детьми.
Странные люди расселись по столам, прозвенел звонок, и три толстые женщины в белых халатах начали бегать по залу, расставляя на столах большие алюминиевые кастрюли, на которых красной краской было написано «Блюдо №1». Околоноля заметил, что за каждым столом есть мужчина или женщина с красной повязкой на рукаве — очевидно, дежурный, и все, кто сидит за столом, протягивают этому дежурному свои тарелки, а он большим половником наливает каждому суп. А сам процесс разливания супа выглядел тоже очень странно — то ли всерьез опасаясь, что не достанется, то ли просто, чтобы повеселиться, люди за столами, хохоча и что-то выкрикивая, толкались локтями, дергали друг друга (чаще всего — мужчины женщин) за волосы, кто-то плакал, — и Околоноля подумал, что это, наверное, пациенты сумасшедшего дома.
— Ну, ты видишь — обычные люди из регионов, — положил ему руку на плечо начальник. — Я сначала тоже привыкнуть не мог, но потом ничего, даже подружился с ними. Они очень хорошие, правда. Ты же и сам знаешь — модернизационное большинство. А что характером как дети — так от тебя и зависит, чтобы они быстрее повзрослели.
Околоноля молчал, начальник тоже молчал, вглядываясь в лицо будущего лектора, будто сомневаясь — выдержит ли, потом взял Околоноля за руку: ладно, мол, сегодня отдыхай, работать будем завтра. Пришла какая-то женщина, повела Околоноля в четырнадцатый корпус — двухэтажный домик, на втором этаже которого для Околоноля уже был готов двухкомнатный номер. Он принял душ — на полотенце было написано «Мечты сбываются» и логотип госкорпорации, — забрался под одеяло и заснул. Снились, конечно, кошмары.
А начальник в ту ночь долго не мог заснуть. Налил себе вискаря, вышел из номера — двенадцатый корпус, напротив четырнадцатого, — сел на скамейку, выпил. Самое мерзкое было, что никакой особенной нужды в этом модернизационном большинстве сейчас не было, да что сейчас — и в седьмом году без него ведь тоже прекрасно обошлись, и Лужники нашлось кем заполнить, и при необходимости даже Тверскую заполнили бы всю, от Манежной до Белорусского вокзала. Такое ощущение, что там — начальник даже показал себе жестом, вон там — просто решили поиграть с этим идиотским изобретением, им, блядь, интересно, что получится, если вколоть вот это говно детям. Лучше бы иностранцам каким-нибудь бездетным их отдали, в самом-то деле — а сейчас все равно ничем хорошим это уже не закончится. Начальник злился, потом сходил за вискарем еще, потом посмотрел в небо, достал телефон и набрал дежурную по женскому корпусу.
3. Околоноля никого ни о чем не спрашивал, но давно уже сам догадался, что имеет дело с людьми, которые по какой-то причине остались в своем развитии на уровне школьников начальных классов — именно остались, не остановились. Каждая встреча с детьми (он так и называл их — дети) оставляла у него странное впечатление: ему нравилось разговаривать с ними, рассказывать — о президенте, о премьере, о России, о, черт подери, модернизации — и видеть, как, раскрыв рты, они внимательно его слушают, запоминая, что он говорит. Феноменальной памяти своих учеников он сам мог позавидовать, а они явно завидовали ему — такому умному и взрослому, и он сам, хоть и понимал, что есть в этом что-то нехорошее, начинал себе нравиться. Вечерами, выпивая в одиночестве у себя в номере, он думал, что, если уж появились откуда-то такие кидалты — вот да, нет на свете существ, более подходящих под это определение, — если уж они откуда-то взялись, то разумнее было бы готовить из них, ну не знаю, каких-нибудь универсальных солдат, террористов-смертников, в конце концов. Армия бесстрашных самоубийц, готовая завоевать мир — вот это было бы здорово, а так, ну зачем они, кому нужны? Околоноля улыбнулся — вчера он поручил Кате и Маше, эти девочки неплохо для своих лет рисовали, сделать плакат для столовой: флаг и надпись «Россия, вперед!» Они сделали, и даже красиво получилось, по-взрослому, только надпись получилась — «Роисся вперде!» Он отнес плакат начальнику, тот смеялся, потом попросил оставить плакат ему — покажет в Москве, повеселит кого следует.
Начальник — это был единственный, с кем Околоноля в этом пансионате общался. Еще, конечно, был мальчик Костя, который, оставшись однажды дежурить после лекции (надо было полить цветы, вытереть доску и подмести полы в аудитории), вдруг спросил Околоноля, который тоже почему-то не ушел сразу после звонка: есть ли у него мама? Околоноля ответил, что есть, мальчик сказал, что у него тоже. Скорее себе, чем мальчику, Околоноля возразил — странно, мол, я думал, тут все сироты. Костя знал слово «сирота» и объяснил, что вообще-то да, ни у кого здесь нет ни мамы, ни папы, но у него нет только папы, папа умер, когда Костя был маленький, а мама есть, просто она выпивает, и однажды, когда Костя ушел гулять, он потерялся, и его забрал милиционер, и три дня Костя сидел в милиции, а мама так и не пришла, и тогда его отправили в детдом.
— Это сколько лет назад было? — спросил Околоноля Костю, которому на вид можно было дать лет тридцать пять. Костя не понял вопроса, сказал — зимой, и Околоноля о том разговоре забыл. После этого он начал как-то выделять Костю среди остальных, спрашивать, как у него дела, говорить на лекциях что-нибудь, обращаясь персонально к Косте, но понял только сейчас — черт, а если это и правда было этой зимой?
4. Костина мама Надя обижалась, когда ее называли алкоголичкой. То есть пенсию, положенную ей после гибели мужа во вторую чеченскую, она действительно пропивала, иногда уходя в несколькодневный запой, но деклассированным элементом себя не считала. Дома был порядок, внешне тоже совсем не бомжиха, заработки — сутки через трое медсестрой в районной больнице Нового Иерусалима Тверской области — позволяли кормить и себя, и Костю, который в этом году должен был пойти в школу, но так и не пошел. В тот раз она пила восемь, кажется, дней, и когда водка кончилась, и денег тоже не осталось, она позвала: Костя, малыш! — а Кости не было. Вышла во двор — нет, никто не видел. Соседские дети играли во дворе, спросила: не видели? — нет, не видели. Пошла в милицию.
Ей бы знать, что Костя, когда ушел гулять, вышел на трассу и шел, шел, шел, пока не устал. Присел на автобусной остановке, заснул, а проснулся уже в какой-то комнате с большим окном, и милиционер — хороший, судя по всему, дядька — кому-то рассказывал про него, про Костю, что, мол, так бы и замерз пацан, если бы не надо было милиционеру именно сегодня ехать с дачи на дежурство. Костя заплакал, милиционер и тетя в обычной одежде (потом оказалось, что она тоже милиционер) стали у Кости спрашивать, где его мама, и он честно ответил, что в запое, они смеялись, дали Косте какой-то бутерброд, он съел и заснул дальше. Если бы ему сказали, что он в Москве, он бы удивился, но это действительно была Москва, ОВД района Левобережный, если совсем точно.
Были праздники — двадцать третье февраля и перенесенный выходной, три выходных подряд, и инспектор по делам несовершеннолетних вышла на работу только в понедельник, когда за Костей уже приехали из Ярославля — я обещал, что в этой истории будет много неприятных совпадений, вот вам еще одно: в Ярославле пропал детдомовский мальчик Костя (на самом деле утонул, но это не имеет значения, все равно его не нашли), и заведующая, когда ей позвонили из милиции, действительно решила, что тот Костя, которого нашли в Москве, — это ее Костя и есть. Отправила за Костей детдомовского завхоза, тот привез — оказалось, мальчик не тот, но не везти же назад, оставила.
В больших системах всегда проблемы с логистикой, да.
5. Надю действительно нельзя было назвать алкоголичкой. Впервые она по-настоящему напилась, когда пропал муж, а когда пропал сын — бросила пить. Она, между прочим, верила в Бога, не так, чтобы в церкви поклоны бить, но верила, по-настоящему, и Библию читала, хоть и не всю. И у нее была своя молитва, на обычном русском языке, четырнадцать слов, и она верила, что Бог слышит именно эти слова, которые значили для нее гораздо больше, чем для какой-нибудь воцерковленной бабки «Отче наш».
Она молилась, она ходила в милицию, она отправила фотографию Кости в программу «Жди меня» на Первый канал (но редактор Инна, работавшая в нескольких ток-шоу, выбирая между фотографиями какой-то пропавшей девочки и Кости, выбрала девочку, потому что у самой Инны была дочка), написала в «Одноклассниках» в графе «статус» большими буквами «У МЕНЯ ПРОПАЛ СЫН», и, говорят (сама она не очень хорошо представляла, что такое ЖЖ), кто-то из знакомых написал о Косте в ЖЖ, и пост с фотографией даже попал в топ Яндекса, но и на это никто не отозвался. И хорошо, что Надя не читала комменты под тем топовым постом, потому что некоторые комментаторы даже писали, что ничего страшного, — просто, когда пропадают дети, нужно побыстрее рожать новых, и вообще чайлдфри рулит.
Так или иначе — пропал Костя, будто и не было его никогда. А потом в жизни Нади случилось что-то вообще непонятное. Светлана Сергеевна, доктор, детский кардиолог, вернулась из командировки — на месяц куда-то уезжала, и это тоже было странно, потому что из их больницы в какую командировку можно уехать, зачем — больные-то здесь все, и врачей и так не хватает. Вернулась и в первый же день испугала Надю. Попросила принести фотографию покойного мужа. Зачем — не сказала.
Надя и сама называла Эдика покойным, но до конца не верила в то, что он погиб, тела его так и не нашли, подорвался на растяжке и все, ничего от него не осталось, даже зубных коронок. Зачем фотография, Светлана Сергеевна не объяснила, но Надя почувствовала: а вдруг? И точно, когда она вывалила перед докторшей целую пачку цветных фотографий мужа — матовая и глянцевая бумага, девять на двенадцать и десять на пятнадцать, Надя любила тогда бегать в фотоателье с пленками, а потом забросила свою мыльницу, и фотографий Кости у нее было гораздо меньше, чем фотографий мужа, — Светлана Сергеевна долго рассматривала снимки, потом сняла очки и, глядя Наде в глаза, серьезно сказала:
— Жив твой муж, Надежда. Вот что.
6. Светлана Сергеевна и сама не понимала, где была — то есть была в пансионате «Союз», вывеску она видела, и пансионат от, например, сумасшедшего дома отличить могла. Но кто были эти люди — ей не объяснили, более того, попросили ни у кого ничего не спрашивать и самой ничего никому не рассказывать, единственное, что от нее требовалось, — ставить диагнозы и прописывать лечение, но сердечных жалоб за этот месяц ни у кого не было, и Светлана Сергеевна (точнее, не она, а медсестра Оля, москвичка) единственное, что делала, — мерила раз в неделю пациентам давление. Пациенты — обычные люди, только то ли заторможенные какие-то, то ли наоборот, излишне подвижные, она так и не разобралась. Больше всего они были похожи на контуженных — у нее два года назад лечился контуженный из «Невского экспресса» (был такой поезд, террористы взорвали), и он тоже так себя вел: на вопросы не отвечал толком, но суетился как-то неприятно, она запомнила. Собственно, из-за мыслей о контузиях она и сомневалась, он это или не он, или просто по ассоциации, к тому же столько лет прошло, и какая бы хорошая ни была у Светланы Сергеевны зрительная память, она не могла быть уверена, что несколько лет назад медсестру Надю забирал с работы именно этот человек. Самое смешное — она не помнила Надину фамилию, то ли Черниченко, то ли еще как, и как звали Надиного мужа, тоже не помнила. Первый раз она у него вообще ничего не спросила, а второй раз не выдержала, удержала за руку: Черниченко?
— Черненко, — ответил Костя. Если бы у него уже сложилась привычка к переосмыслению своих поступков, он бы, конечно, задумался, почему тогда в милиции не сказал свою фамилию, но такой привычки у него не было.
— Черненко, — повторил он, глядя врачу в глаза. — Костя.
Фото: Gueorgui Pinkhassov/Magnum Photos/Agency.Photographer.ru
Что у Нади пропал сын и что сына звали Костя — это Светлана Сергеевна, конечно, знала, но вряд ли стоит ее осуждать за то, что она не была в курсе ни изобретения некоего Карпова, ни последовавших за этим изобретением событий и не могла предположить, что перед ней — именно семилетний мальчик, выросший до тридцатипятилетнего мужчины за какие-то две недели. Она была уверена, что перед ней — Костин папа, Надин муж, который сказал «Костя», потому что вспомнил сына, и она, наверное, в тот же день позвонила бы Наде, но мобильный телефон у нее отобрали при заселении и вообще предупредили, что весь месяц, который она согласилась здесь провести, никаких внешних контактов у нее быть не должно.
7. Медсестер в «Союзе» действительно не хватало, и, когда из новоиерусалимского департамента здравоохранения пришла рекомендация насчет Черненко Надежды Витальевны 1978 г.р., начальник даже читать до конца не стал — отдал секретарше, та передала по назначению, и уже на следующий день, когда на нужном километре остановился московский автобус, Надя с двумя не очень большими сумками — трусы-носки всякие, сменная обувь, книжка Дарьи Донцовой, шампунь и еще какие-то того же смыслового ряда вещи — шагала к проходной, через минуту ее паспорт сканировал охранник со сбитыми костяшками, а еще через десять минут карьера Нади в «Союзе» закончилась так же быстро, как и началась. Нет, сама она не была виновата, Светлана Сергеевна подробно объяснила ей все, что сама знала о строгости местных порядков, но кто бы мог подумать, что именно в этот час дети парами шли завтракать, и один из детей, то есть не ребенок, конечно, а взрослый мужчина, вдруг, оттолкнув шедшую рядом с ним женщину, вырвался из строя, побежал к Наде и закричал: «Мама!»
Ей, конечно, показалось, что она сошла с ума. Навстречу ей бежал — ну да, Эдик, Светлана Сергеевна не ошиблась, — но Эдик почему-то кричал «мама», а не «Надя».
— Мама! — кричал он, и Надя даже не обратила внимания, что для обычного, пусть даже и специализированного пансионата здесь так много охраны — молодые мужчины в одинаковых черных костюмах с галстуками бежали к ней и к тому, кто ее звал, и слева, и справа, и сзади, и из здания столовой. Двое схватили мужчину, двое — Надю, и она больше не видела никого, кроме этих двоих охранников. Они отвели ее к проходной, посадили рядом со своим коллегой, который сканировал паспорт, и сказали ждать.
Надя плакала. Что произошло — она не поняла и не могла понять, но сразу понял начальник, которому дежурный сотрудник службы безопасности, без стука появившийся на пороге кабинета, доложил о происшествии: пришла какая-то женщина, по документам медсестра, но вот оказалась, судя по всему, матерью одного из воспитанников. Начальник выругался — он с самого начала подозревал, что что-то такое может произойти, но выводов делать не стал. Спросил, куда дели женщину, шагнул в приемную. Через секунду вернулся, налил себе виски, потом достал из кармана пластинку жевательной резинки, засунул в рот и снова вышел из кабинета.
8. Надя, конечно, не поверила, когда мужик в пиджаке, но без галстука сказал ей, что ей показалось и никакого мужа здесь нет, а что один из сумасшедших («Вас разве не предупредили? Здесь проходят реабилитацию психические больные») бросился на нее, думая, что она его мать, которую он сам в прошлом году убил топором, — так на то они и сумасшедшие, чтобы на людей бросаться. Но начальник и не требовал, чтобы она верила, он просто сказал ей, что деньги за месяц работы она получит, но, раз уж так вышло, работать здесь она не будет, и если она никому не расскажет о том, что видела здесь и слышала, все у нее будет хорошо. «И наоборот», — добавил начальник, но она не поняла, что «наоборот», поняла только, что он хоть и улыбается, но угрожает.
— Дайте мне на него посмотреть, — попросила она, а начальник снова улыбнулся и повторил, что ему жаль, что она его не поняла, и что он надеется на ее благоразумие, а то «будут проблемы». Еще предложил машину — отвезти домой, а то следующий автобус только вечером. Надя вытерла слезы, кивнула. Подумала: «Допилась».
Околоноля сразу заметил, что Кости нет на лекции, спросил, дети наперебой стали кричать, что к Косте приехала мама. «Он с мамой?» — уточнил Околоноля, но таких подробностей дети не знали, и только сплетница Катя (которая в соавторстве с тихой Машей нарисовала знаменитое «Роисся вперде!»), сказала, что нет, Костя не с мамой, маму куда-то утащили, а самого Костю побили, и он теперь в санчасти. Околоноля чуть не заплакал, хотелось что-то делать, и он сказал детям, что сегодня он хочет, чтобы они поиграли в города, но вспомнил, что городов дети не знали, и поправился — в слова. Объяснил правила, а сам вышел за дверь.
Фото: Thomas Dworzak/Magnum Photos/Agency.Photographer.ru
Начальника в кабинете не было. С ним Околоноля столкнулся уже на лестнице административного корпуса. Он потащил Околоноля назад в кабинет, закрыл за собой дверь, налил виски себе и ему и (в таблоидах именно такие моменты описывают выражением «не мог сдержать слез») описал сложившуюся ситуацию. По всему выходило, что ситуация чрезвычайная.
9. Совладелец «Фаланстера» Борис Куприянов сам стоял на кассе, когда Околоноля подошел заплатить за «Мутантов» Армана Мари Леруа. Куприянов спросил: где, мол, пропадал, — покупатель только рукой махнул: а, не спрашивай. Когда убили Костю, Околоноля пришел к начальнику и сказал, что хочет домой и даже готов отказаться от вознаграждения за курс лекций, тем более что до полемики в интернете он так и не успел дойти. Начальник сказал, что понимает и что надеется на благоразумие, и деньги, конечно, все равно отдаст и советует съездить на эти деньги куда-нибудь отдохнуть — хоть в Турцию. «Не пей, главное», — зачем-то добавил он. Околоноля ничего ему не ответил, он вообще в тот день, точнее, с того дня чувствовал себя каким-то кошмарным упырем. В Турцию он, конечно, не поехал, и в главном начальнику тоже, конечно, заочно возразил — пил, пил, пил, а когда устал пить, вспомнил, что есть на свете книги, и пошел в Гнездниковский.
Увидел обложку «Мутантов» и чуть не засмеялся вслух — мы еще поспорим, кто на самом деле мутант. Шел по Тверской, глядя под ноги, перешел под землей к Манежной, постоял зачем-то у памятника маршалу Жукову, вслух обозвав полководца мясником, потом вышел на Красную площадь, зачем-то зашел в ГУМ.
В ГУМе был какой-то скандал. Плакала в голос молоденькая продавщица, очень красивая и ухоженная, Околоноля знал этот тип — торгуют дорогим барахлом и сами в какой-то момент начинают верить, что это лакшери — элемент и их трехкопеечной жизни. Начинают смотреть на покупателей, как на говно, и если такая говносмотрительница начинает плакать — значит, где-то рядом восторжествовала справедливость. Околоноля покрутил головой по сторонам. Справедливость — большеглазая завитая шатенка лет, может быть, сорока — кричала что-то, очевидно, важное. Околоноля прислушался, но ничего, кроме «жилетка от Ярмак» и «я репортер международного уровня», не услышал. Но ему и этого было достаточно, одного слова «репортер». Пазл сложился.
10. Ее звали Бекки, то есть на самом деле наверняка как-то по-другому, но если женщина просит, чтобы ее называли каким-нибудь именем — почему нет, в конце концов. Она работала в популярной газете, имела какой-то успех, но той сенсации, которая впишет ее имя в историю мировой журналистики, в ее жизни пока не было. И она, хоть и не сознавалась в этом вслух, страдала по этому поводу, чувствовала себя недооцененной. Единственное, что она спросила у Околоноля, — почему он сам об этом не напишет, он же тоже пишущий, но он только засмеялся — существуют и более простые способы самоубийства, зачем так мудрить-то. Говорить под диктофон он, однако, согласился и рассказал все — и что видел сам, и о чем в тот страшный день рассказал ему начальник (то есть про сыворотку; фамилии Карпова в рассказе, однако, не было — не факт, что начальник сам ее знал), и о самом начальнике, который в обычной жизни работает в каком-то «центре социально-консервативной политики». Бекки записывала, вздыхала, когда зашла речь про Надю, даже поплакала немного, потом сказала себе в диктофон: «Новый Иерусалим, больница», потом зачем-то нахамила официанту и убежала. Околоноля допил кофе и тоже пошел — домой, читать «Мутантов». Бекки быстро нашла Надю, а Надя, которая поклялась себе, что никому не расскажет, что было с ней в пансионате (она и со Светланой Сергеевной после того случая не разговаривала вообще ни о чем, и докторша понимала — наверное, запугали, взяли расписку), почему-то сразу поверила этой женщине и рассказала ей все — слава богу, Бекки не стала рассказывать ей ни о сыворотке, ни о том, что это был Костя, ни о том, что Костя уже мертв. Записала Надин рассказ, отдала ей купленную заранее в «Глобус Гурмэ» шоколадку и уехала домой. Проезжая мимо ворот «Союза, остановилась, сфотографировала на айфон вывеску, поехала дальше. Больше никаких концов не осталось, можно садиться за репортаж.
Фото: Gueorgui Pinkhassov/Magnum Photos/Agency.Photographer.ru
11. «Знаете, почему я дал вам интервью? Потому что вы никому никогда ничего не лизали», — прочитала Бекки на транспаранте над входом в кабинет главного редактора. Сбоку от транспаранта было шесть фотографий в траурных рамках и подпись «Гордимся и помним». Выглядело все жутковато, но, во-первых, газету читали и цитировали во всем мире, а во-вторых — свой «родной» редактор (когда-то он работал в «Коммерсанте» заведующим отделом происшествий, и его реплика «Ебали мы ваше биеннале», адресованная коллеге из отдела культуры, до сих пор характеризовала его понятнее, чем любые другие слова), прочитав текст, который написала Бекки, сказал ей, что с наркотиками шутки плохи, а если это не наркотики, то такое он все равно печатать не станет, потому что ей-то все равно, а ему пыль в судах глотать не хочется. Она пожала плечами — сам дурак, и позвонила сюда. Этому редактору, наоборот, все нравилось, он только предложил добавить концовку: «ряска путинского безвременья сомкнулась над их головами», и Бекки не возражала — ну, пускай будет ряска, в самом-то деле. Заголовок «Детская ферма под флагом модернизации» редактор заменил на хлесткое «Роисся вперде!», уже когда Бекки ушла — ему рассказывали про вздорный характер журналистки, и он побоялся давать ей лишний повод на него накричать, он вообще не любил, когда на него кричат. Газета вышла в понедельник, и хоть «Эхо Москвы» и надрывалось — они умеют превращать любую газетную заметку в событие планетарного масштаба, — ни небо не упало на землю, ни громких отставок не случилось, вообще не изменилось ни-че-го, и Бекки, помешивая ложечкой свой чай, думала, что было бы, если бы ей удалось доказать, например, что дома в Москве в девяносто девятом году взрывала ФСБ. Смотрела на успокаивающуюся после ложечки коричневую поверхность чая, и понимала — нет, нет, ничего бы не случилось, вообще ничего.
Источник