Впечатление
Глагол печатлеть и производные от него запечатлеть и напечатлеть вошли в словарь русского литературного языка из языка старославянского (см. Срезневский, 2, с. 924; ср. Востоков, Сл. ц-сл. яз., 4, с. 263). В глаголе запечатлеть рано обозначились переносные значения: 1) «ознаменовать, отметить, засвидетельствовать» и 2) «укрепив в уме, памяти, душе, надолго сохранить (сл. 1867–1868).
По-видимому, параллелен был путь развития и книжного глагола впечатлеть, в котором, наряду с прямым, конкретным значением «оттиснуть печать, развилось переносное значение: «внедрить, вкоренить» (там же, 1, с. 342; 2, с. 88).
В письме художника В. Л. Боровиковского к племяннику А. Я. Горловскому (от 8 апреля 1798 г.): «Разыскивая протекшую жизнь мою, собственным опытом узнал, и хотя всем человекам досталась поврежденность, но открывается оная по большей части посредством обращения с человеками, рабами порочних страстей своих. С таковыми то и я, обращаясь в незрелых моих летах, много въпечатлел в душе моей пагубных действий» (Русск. архив, № 6, с. 278–279). У А. С. Шишкова в «Рассуждении о старом и новом слоге» (1813) среди цитат из Карамзина и его подражателей выражение: «Он (слог) впечатлевает все свои описания, и всякая черта жива, плодотворна» (с. 186). Ср. также глагол впечатлеться: «Через несколько недель получил я ответ – он впечатлелся навсегда в моем сердце» (Н. Карамзин. Письма Русск. путеш. // Моск. Журнал, 8, с. 92). От глагола впечатлеть произведено имя существительное впечатление, которое еще до начала XIX в. сохраняло свое первоначальное, конкретное значение: «наложение печати» и «оттиск, отпечаток, оставляемый печатью». Например, у Пушкина в стихотворении «Сожженное письмо»:
Уж перстня верного утратя впечатленье,
Растопленный сургуч кипит.
В те дни, когда мне были новы
Все впечатленья бытия.
Слово впечатление послужило формой выражения значений латинского impressioв научном языке конца XVII – начала XVIII вв. А это облегчило сближение слова впечатление с французским impression. Ср. у Н. И. Греча в «Записках о моей жизни»: «Однажды в каком-то немецком сборнике нашел я описание солнечной системы, солнца, планет, неподвижных звезд. Это меня чрезвычайно заняло, и я, для лучшего впечатления этих предметов в памяти, вздумал перевести всю статью на русский язык» (с. 167).
Так, в русском литературном языке начала XVIII в. слово впечатление сперва приобретает значение «образ, отражение, след, оставляемый в сознании человека окружающими предметами, лицами, событиями», а затем, во второй половине XVIII в., развиваются в нем под влиянием французского impression значения «воздействие, влияние, эффект; вызываемое кем-нибудь мнение, представление, оценка, отпечаток в сознании». Например, сделать впечатление, оставить впечатление, faire grande impression sur quelqu«un.
Ср. у А. С. Шишкова в пародическом письме карамзиниста: «Естьли же вы сего не почувствуете, естьли эфирное это пламя не сделает никакого впечатления на симпатию души вашей, то надобно вас оставить без внимания» (Шишков, Рассужд. о ст. и нов. слоге, с. 433).
Для выражения понятий, связанных с французским impressionnable и impressionnabilité, в русском литературном языке 30—40—х годов возникают слова впечатлительный, т. е. «способный легко и быстро воспринимать впечатления, глубоко поддаваться им, очень восприимчивый» – и впечатлительность, т. е. «способность легко и быстро воспринимать впечатления и остро реагировать на них».
Например, у Аполлона Григорьева в «Моих литературных и нравственных скитальчествах» (с. 39): «Мрачность ли этих домов с их ушедшим внутрь и все-таки притязательным дворянским честолюбием подействовала сразу на мое впечатлительное воображение»; «Дядя – впечатлительный головою до всяческого вольнодумства» (там же, с. 69). У П. И. Голубева в «Записках петербургского чиновника старого времени»: «. Всеми успехами по службе и счастьем в жизни я считаю себя обязанным знакомству моему с Андреем Ивановичем и его чрезвычайно впечатлительным со мною разговором» (Русск. архив, 1896, № 4, с. 538).
Статья ранее не публиковалась. Здесь печатается по рукописи, сохранившейся на 7 ветхих, небольшого формата листках, написанных в разное время, на разной бумаге, разными чернилами. В архиве В. В. Виноградова сохранился листок, непосредственно относящийся к данной публикации. Вот его содержание: «Л. Н. Толстой в своих педагогических статьях доказывал полную невозможность адекватного выражения значения какого-нибудь слова другим словом того же языка. Семантическая структура слова индивидуальна, неповторима. Истолкование значений слова обычно опирается или на метод синонимической подстановки, игнорирующий тонкие смысловые различия, или на приблизительное описание некоторых признаков значения и употребления слова. ”Объяснение смысла слова и речи, – писал Л. Н. Толстой, – совершенно невозможно даже для талантливого учителя, не говоря уже о столь любимых бездарными учителями объяснениях, что сонмище есть некий малый синедрион, и т. п. Объясняя какое бы то ни было слово, хоть, например, слово впечатление, вы или вставляете на место объясняемого другое, столько же непонятное слово или целый ряд слов, связь которых столь же непонятна, как и само слово“» (Толстой Л. Н. Полн. собр. соч., 1912, 4, с. 200).
Замечания о словах впечатлительный, впечатлительность встречаются и в других работах В. В. Виноградова:
«В русской литературеXIX в. обогащение национальной сокровищницы языковых средств происходило самыми разнообразными способами. Возникают новые слова и обороты, расширяющие и обогащающие состав языка (например, творчество, содержательный, мракобесие, впечатлительный, разновидность, мировоззрение, самодеятельность, причинность, суть в значении имени существительного, крепостник, крепостничество, собственник и т. д.)» (Великий Русск. язык, с. 137).
«Во второй половине XIX – начале XX в. нормы литературного интеллигентского языка определяются влиянием журнально-публицистической, газетной и научно-популярной речи. Русский язык становится способным к самостоятельному выражению сложных научных и философских понятий – без посредства иностранных заимствований. Словарь русского языка обогащается множеством отвлеченных выражений и понятий в соответствии с ростом общественного самосознания, например, к середине XIX в. относится образование таких слов: бесправие, бесправный, крепостник, крепостничество, собственник, самодеятельность, самообладание, самоуправление, направление, содержательный, бессодержательность, впечатлительный, впечатлительность, выразительный, среда (общественная) и нек. др.» (Основные этапы истории русского языка // Виноградов. Избр. тр.: История Русск. языка, с. 197–198). – Е. К.
Источник: История слов : Ок.1500 слов и выражений и более 5000 слов, с ними связ. / В. В. Виноградов; Рос. акад. наук. Отд-ние лит. и яз. Науч. совет «Рус. яз.». Ин-т рус. яз. им. В. В. Виноградова. — М., 1999. — 1138 с. ISBN 5-88744-033-3
Источник
Воронцовский цикл Пушкина
Елизавета Ксаверьевна Воронцова (1792—1880) поражала современников не только красотою, но и живым умом, хорошим образованием. Она была женой Новороссийского генерал-губернатора М. С. Воронцова, в подчинении у которого находился ссыльный Пушкин. Их знакомство состоялось осенью 1823 года. Первые впечатления от этого знакомства нашли свое отражение в рисунках на полях первой и второй глав «Евгения Онегина». Любовь эта была во многом трагической, ее значение в духовной и творческой биографии Пушкина чрезвычайно велико.
Морей красавец окрыленный!
Тебя зову — плыви, плыви
И сохрани залог бесценный
Мольбам, надеждам и любви.
Ты, ветер, утренним дыханьем
Счастливый парус напрягай,
Волны незапным колыханьем
Ее груди не утомляй.
1824
Стихи были написаны в связи с поездкой Воронцовой в большом обществе из Одессы в Крым. Находившийся в очень недобрых отношениях с М. Воронцовым, который ни во что не ставил поэзию, Пушкин быть среди гостей не мог. Обращает внимание почти фольклорное обращение к ветру и кораблю, интонационно родственное «Плачу Ярославны».
1 августа Пушкин должен был покинуть Одессу, высланный в Михайловское. Теперь, когда он разлучен, и станут складываться стихи, на которых отсвет его любви к Е.
Воронцовой, таковы строчки в знаменитом стихотворении «К морю»:
Могучей страстью очарован,
У берегов остался я.
С Воронцовой, по-видимому, связаны и стихотворение «Прозерпина», и то, в котором «ненастному» виду Михайловского противопоставляется черноморский пейзаж с одинокой женщиной.
* * *
Ненастный день потух; ненастной ночи мгла
По небу стелется одеждою свинцовой;
Как привидение, за рощею сосновой
Луна туманная взошла.
Всё мрачную тоску на душу мне наводит.
Далеко, там, луна в сиянии восходит;
Там воздух напоен вечерней теплотой;
Там море движется роскошной пеленой
Под голубыми небесами.
Вот время: по горе теперь идет она
К брегам, потопленным шумящими волнами;
Там, под заветными скалами,
Теперь она сидит печальна и одна.
Одна. Никто пред ней не плачет, не тоскует;
Никто ее колен в забвенье не целует;
Одна. ничьим устам она не предает
Ни плеч, ни влажных уст, ни персей белоснежных.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Никто ее любви небесной не достоин.
Не правда ль: ты одна. ты плачешь. я спокоен;
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Но если . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
1824
А тем временем в Михайловское приходят письма Воронцовой, о которых его сестра Ольга рассказывала, что, получив их, он запирался в своей комнате и никого не принимал. Стихотворение, написанное, видимо, под влиянием ее портрета:
* * *
Пускай увенчанный любовью красоты
В заветном золоте хранит ее черты
И письма тайные, награды долгой муки,
Но в тихие часы томительной разлуки
Ничто, ничто моих не радует очей,
И ни единый дар возлюбленной моей,
Святой залог любви, утеха грусти нежной —
Не лечит ран любви безумной, безнадежной.
1824
Прощай, письмо любви, прощай! Она велела.
Как долго медлил я, как долго не хотела
Рука предать огню все радости мои.
Но полно, час настал: гори, письмо любви.
Готов я; ничему душа моя не внемлет.
Уж пламя жадное листы твои приемлет.
Минуту. вспыхнули. пылают. легкий дым,
Виясь, теряется с молением моим.
Уж перстня верного утратя впечатленье,
Растопленный сургуч кипит. О провиденье!
Свершилось! Темные свернулися листы;
На легком пепле их заветные черты
Белеют. Грудь моя стеснилась. Пепел милый,
Отрада бедная в судьбе моей унылой,
Останься век со мной на горестной груди.
1825
Как резко переменился тон любовных стихотворений! Спали романтические черты вымышленного образа — перед нами глубоко страдающий человек, эпизоды его личной биографии. В стихотворении упомянут перстень. Он был подарен Пушкину Е. К. Воронцовой, им поэт запечатывал свои письма и не снимал никогда, называя своим талисманом. Снял его с мертвой руки Пушкина Жуковский. К этому перстню обращается поэт в стихотворении «Храни меня, мой талисман».
* * *
Храни меня, мой талисман,
Храни меня во дни гоненья,
Во дни раскаянья, волненья:
Ты в день печали был мне дан.
Когда подымет океан
Вокруг меня валы ревучи,
Когда грозою грянут тучи,
Храни меня, мой талисман.
В уединенье чуждых стран,
На лоне скучного покоя,
В тревоге пламенного боя
Храни меня, мой талисман.
Священный сладостный обман,
Души волшебное светило.
Оно сокрылось, изменило.
Храни меня, мой талисман.
Пускай же ввек сердечных ран
Не растравит воспоминанье.
Прощай, надежда: спи, желанье;
Храни меня, мой талисман.
Когда, любовию и негой упоенный,
Безмолвно пред тобой коленопреклоненный,
Я на тебя глядел и думал: ты моя,—
Ты знаешь, милая, желал ли славы я;
Ты знаешь: удален от ветреного света,
Скучая суетным прозванием поэта,
Устав от долгих бурь, я вовсе не внимал
Жужжанью дальнему упреков и похвал.
Могли ль меня молвы тревожить приговоры,
Когда, склонив ко мне томительные взоры
И руку на главу мне тихо наложив,
Шептала ты: скажи, ты любишь, ты счастлив?
Другую, как меня, скажи, любить не будешь?
Ты никогда, мой друг, меня не позабудешь?
А я стесненное молчание хранил,
Я наслаждением весь полон был, я мнил,
Что нет грядущего, что грозный день разлуки
Не придет никогда. И что же? Слезы, муки,
Измены, клевета, всё на главу мою
Обрушилося вдруг. Что я, где я? Стою,
Как путник, молнией постигнутый в пустыне,
И всё передо мной затмилося! И ныне
Я новым для меня желанием томим:
Желаю славы я, чтоб именем моим
Твой слух был поражен всечасно, чтоб ты мною
Окружена была, чтоб громкою молвою
Всё, всё вокруг тебя звучало обо мне,
Чтоб, гласу верному внимая в тишине,
Ты помнила мои последние моленья
В саду, во тьме ночной, в минуту разлученья.
1825
«Одно из самых сильных любовных стихотворений Пушкина по напряженному чувству, по порыву (ни одного глагола)»— так характеризует Т. Цявловская стихотворение «Всё в жертву памяти твоей», которое она относит тоже к «воронцовскому» циклу:
* * *
Всё в жертву памяти твоей:
И голос лиры вдохновенной,
И слезы девы воспаленной,
И трепет ревности моей,
И славы блеск, и мрак изгнанья,
И светлых мыслей красота,
И мщенье, бурная мечта
Ожесточенного страданья.
1825
В ноябре 1827 года, когда Елизавета Ксаверьевна появилась в Петербурге, Пушкин вновь обратился к теме талисмана. Только теперь стихотворение звучит не ожесточенно, а ликующе.
Там, где море вечно плещет
На пустынные скалы,
Где луна теплее блещет
В сладкий час вечерней мглы,
Где, в гаремах наслаждаясь,
Дни проводит мусульман,
Там волшебница, ласкаясь,
Мне вручила талисман.
И, ласкаясь, говорила:
Сохрани мой талисман:
В нем таинственная сила!
Он тебе любовью дан.
От недуга, от могилы,
В бурю, в грозный ураган,
Головы твоей, мой милый,
Не спасет мой талисман.
И богатствами Востока
Он тебя не одарит,
И поклонников пророка
Он тебе не покорит;
И тебя на лоно друга,
От печальных чуждых, стран,
В край родной на север с юга
Не умчит мой талисман.
Но когда коварны очи
Очаруют вдруг тебя,
Иль уста во мраке ночи
Поцелуют не любя —
Милый друг! от преступленья,
От сердечных новых ран,
От измены, от забвенья
Сохранит мой талисман!»
Ноябрь 1827
Будут возникать в жизни поэта новые имена, новые увлечения, но профиль Е. К. Воронцовой еще не раз возникнет на полях черновиков и 1828, и 1829 годов. Отголоски этого чувства прозвучат в отдельных строфах поэмы «Цыганы» и в драме «Русалка», в стихотворении «Ангел» и в неоконченном романе «Арап Петра Великого».
Болдинской осенью 1830 года, готовясь к новой, семейной жизни, мысленно оглядываясь на прожитое, поэт попрощался и с Е. Воронцовой:
В последний раз твой образ милый
Дерзаю мысленно ласкать,
Будить мечту сердечной силой
И с негой робкой и унылой
Твою любовь воспоминать.
Бегут меняясь наши лета,
Меняя все, меняя нас,
Уж ты для своего поэта
Могильным сумраком одета,
И для тебя твой друг угас.
Прими же, дальная подруга,
Прощанье сердца моего,
Как овдовевшая супруга,
Как друг, обнявший молча друга
Пред заточением его.
1830, 5 октября
Готовя это стихотворение в издание 1832 года, поэт обозначил его буквами «К Е. W.»
Она пережила поэта на сорок с лишним лет и до конца своей долгой жизни ежедневно читала его сочинения. «Когда зрение совсем ей изменило, она приказывала читать их себе вслух, и притом сподряд, так что когда кончались все томы, чтение возобновлялось с первого тома»,— так писал о ней П. И. Бартенев.
Источник
