Лапти
Пятый день несло непроглядной вьюгой. В белом от снега и холодном хуторском доме стоял бледный сумрак и было большое горе: был тяжело болен ребенок. И в жару, в бреду он часто плакал и все просил дать ему какие-то красные лапти. И мать, не отходившая от постели, где он лежал, тоже плакала горькими слезами, — от страха и от своей беспомощности. Что сделать, чем помочь? Муж в отъезде, лошади плохие, а до больницы, до доктора, тридцать верст, да и не поедет никакой доктор в такую страсть.
Стукнуло в прихожей, — Нефед принес соломы на топку, свалил ее на пол, отдуваясь, утираясь, дыша холодом и вьюжной свежестью, приотворил дверь, заглянул:
— Ну что, барыня, как? Не полегчало?
— Куда там, Нефедушка! Верно, и не выживет! Все какие-то красные лапти просит.
— Лапти? Что за лапти такие?
— А господь его знает. Бредит, весь огнем горит. Мотнул шапкой, задумался. Шапка, борода, старый полушубок, разбитые валенки, — все в снегу, все обмерзло. И вдруг твердо:
— Значит, надо добывать. Значит, душа желает. Надо добывать.
— В Новоселки идти. В лавку. Покрасить фуксином нехитрое дело.
— Бог с тобой, до Новоселок шесть верст! Где ж в такой ужас дойти!
— Нет, пойду. Ничего, пойду. Доехать не доедешь, а пешком, может, ничего. Она будет мне в зад, пыль-то.
И, притворив дверь, ушел. А на кухне, ни слова не говоря, натянул зипун поверх полушубка, туго подпоясался старой подпояской, взял в руки кнут и вышел вон, пошел, утопая по сугробам, через двор, выбрался за ворота и потонул в белом, куда-то бешено несущемся степном море.
Пообедали, стало смеркаться, смерклось — Нефеда не было. Решили, что, значит, ночевать остался, если бог донес. Обыденкой в такую погоду не вернешься. Надо ждать завтра не раньше обеда. Но оттого, что его все-таки не было, ночь была еще страшнее. Весь дом гудел, ужасала одна мысль, что теперь там, в поле, в бездне снежного урагана и мрака. Сальная свеча пылала дрожащим хмурым пламенем. Мать поставила ее на пол, за отвал кровати. Ребенок лежал в тени, но стена казалась ему огненной и вся бежала причудливыми, несказанно великолепными и грозными видениями. А порой он как будто приходил в себя и тотчас же начинал горько и жалобно плакать, умоляя (и как будто вполне разумно) дать ему красные лапти:
— Мамочка, дай! Мамочка дорогая, ну что тебе стоит!
И мать кидалась на колени и била себя в грудь:
— Господи, помоги! Господи, защити!
И когда, наконец, рассвело, послышалось под окнами сквозь гул и грохот вьюги уже совсем явственно, совсем не так, как всю ночь мерещилось, что кто-то подъехал, что раздаются чьи-то глухие голоса, а затем торопливый зловещий стук в окно.
Это были новосельские мужики, привезшие мертвое тело, белого, мерзлого, всего забитого снегом, навзничь лежавшего в розвальнях Нефеда. Мужики ехали из города, сами всю ночь плутали, а на рассвете свалились в какие-то луга, потонули вместе с лошадью в страшный снег и совсем было отчаялись, решили пропадать, как вдруг увидали торчащие из снега чьи-то ноги в валенках. Кинулись разгребать снег, подняли тело оказывается, знакомый человек. — Тем только и спаслись поняли, что, значит, эти луга хуторские, протасовские, и что на горе, в двух шагах, жилье.
За пазухой Нефеда лежали новенькие ребячьи лапти и пузырек с фуксином.
Источник
Решили что значит ночевать остался если бог донес схема
Анна Яричина запись закреплена
задание по литературе 21 мая
1.прочитайте рассказ «Лапти» и ответьте на вопросы:
2. Где и когда происходят события, описанные в этом рассказе?
Зимой в деревне.
3. Почему Нефед пошёл в такую погоду за лаптями? Ведь его никто не заставлял и даже не просил об этом? это было желания мальчика который очень сильно болел.
4. Кем приходился Нефед больному мальчику? Кем был Нефед? Не кем, он был просто крестьянином.
5. Как Нефед собирался сделать обычные лапти красными? Он хотел их покрасить фуксином.
6. Почему автор назвал рассказ просто “Лапти”, а не “Красные лапти”? Потому что нашли обычные лапти.
7. Какую роль в рассказе играет красный цвет?
8. Почему Бунин ничего не говорит о дальнейшей судьбе мальчика? Читатель сам должен додумать его концовку.
9. Как вы думаете, что случиться с мальчиком дальше, выздоровеет он или умрёт? Выздоровеет.
10. Что хотел сказать автор этим рассказом? Какую мысль донести до читателя? Я думаю автор хотел донести про доброту мужика который своей жизнью рискнул выполнить просьбу мальчика.
11. Был ли подвиг Нефеда напрасным? нет благодаря ему мальчик выздоровит.
Пятый день несло непроглядной вьюгой. В белом от снега и холодном хуторском доме стоял бледный сумрак и было большое горе: был тяжело болен ребенок. И в жару, в бреду он часто плакал и все просил дать ему какие-то красные лапти. И мать, не отходившая от постели, где он лежал, тоже плакала горькими слезами, — от страха и от своей беспомощности. Что сделать, чем
помочь? Муж в отъезде, лошади плохие, а до больницы, до доктора тридцать верст, да и не поедет никакой доктор в такую страсть.
Стукнуло в прихожей, — Нефед принес соломы на топку, свалил ее на пол, отдуваясь, утираясь, дыша холодом и вьюжной свежестью, приотворил дверь, заглянул:
— Ну что, барыня, как? Не полегчало?
— Куда там, Нефедушка! Верно, и не выживет! Все какие-то красные лапти просит.
— Лапти? Что за лапти такие?
— А господь его знает. Бредит, весь огнем горит. Мотнул шапкой, задумался. Шапка, борода, старый полушубок, разбитые валенки — все в снегу, все обмерзло. И вдруг твердо:
— Значит, надо добывать. Значит, душа желает. Надо добывать.
— В Новоселки идти. В лавку. Покрасить фуксином нехитрое дело. — Бог с тобой, до Новоселок шесть верст! Где ж в такой ужас дойти! Еще подумал.
— Нет, пойду. Ничего, пойду. Доехать не доедешь, а пешком, может, ничего. Она будет мне в зад, пыль-то.
И, притворив дверь, ушел. А на кухне, ни слова не говоря, натянул зипун поверх полушубка, туго подпоясался старой подпояской, взял в руки кнут и вышел вон, пошел, утопая по сугробам, через двор, выбрался за ворота и потонул в белом, куда-то бешено несущемся степном море.
Пообедали, стало смеркаться, смерклось — Нефеда не было. Решили, что, значит, ночевать остался, если бог донес. Обыденкой в такую погоду не вернешься. Надо ждать завтра не раньше обеда. Но оттого, что его все-таки не было, ночь была еще страшнее. Весь дом гудел, ужасала одна мысль, что́ теперь там, в поле, в бездне снежного урагана и мрака. Сальная свеча пылала дрожащим хмурым пламенем. Мать поставила ее на пол, за отвал кровати. Ребенок лежал в тени, но стена казалась ему огненной и вся бежала причудливыми, несказанно великолепными и грозными видениями. А порой он как будто приходил в себя и тотчас же начинал горько и жалобно плакать, умоляя (и как будто вполне разумно) дать ему красные лапти:
— Мамочка, дай! Мамочка, дорогая, ну что тебе стоит! И мать кидалась на колени и била себя в грудь:
— Господи, помоги! Господи, защити!
А когда наконец рассвело, послышалось под окнами сквозь гул и грохот вьюги уже совсем явственно, совсем не так, как всю ночь мерещилось, что кто-то подъехал, что раздаются чьи-то глухие голоса, а затем торопливый, зловещий стук в окно.
Это были новосельские мужики, привезшие мертвое тело, — белого, мерзлого, всего забитого снегом, навзничь лежавшего в розвальнях Нефеда. Мужики ехали из города, сами всю ночь плутали, а на рассвете свалились в какие-то луга, потонули вместе с лошадью в страшный снег и совсем было отчаялись, решили пропадать, как вдруг увидали торчащие из снега чьи-то ноги в валенках. Кинулись разгребать снег, подняли тело — оказывается, знакомый человек.
Тем только и спаслись — поняли, что, значит, эти луга хуторские, протасовские, и что на горе, в двух шагах жилье.
За пазухой Нефеда лежали новенькие ребячьи лапти и пузырек с фуксином. 22 июня 1924
Источник
Решили что значит ночевать остался если бог донес схема
Пятый день несло непроглядной вьюгой. В белом от снега и холодном хуторском доме стоял бледный сумрак и было большое горе: был тяжело болен ребенок. И в жару, в бреду он часто плакал и все просил дать ему какие-то красные лапти. И мать, не отходившая от постели, где он лежал, тоже плакала горькими слезами, — от страха и от своей беспомощности. Что сделать, чем помочь? Стукнуло в прихожей, — Нефед принес соломы на топку, свалил ее на пол, отдуваясь, утираясь, дыша холодом и вьюжной свежестью, приотворил дверь, заглянул: — Ну что, барыня, как? Не полегчало? — Куда там, Нефедушка! Верно, и не выживет! Все какие-то красные лапти просит. — Лапти? Что за лапти такие? — А Господь его знает. Бредит, весь огнем горит. Мотнул шапкой, задумался. Шапка, борода, старый полушубок, разбитые валенки — все в снегу, все обмерзло. И вдруг твердо: — Значит, надо добывать. Значит, душа желает. Надо добывать. — Как добывать? — В Новоселки идти. В лавку. Покрасить фуксином нехитрое дело. — Бог с тобой, до Новоселок шесть верст! Где ж в такой ужас дойти! Еще подумал. — Нет пойду. Ничего, пойду. Доехать не доедешь, а пешком, может, ничего. На кухне, ни слова не говоря, натянул зипун поверх полушубка, туго подпоясался, взял в руки кнут и вышел вон, пошел, утопая по сугробам, выбрался за ворота и потонул в белом, куда-то бешено несущемся степном море. Пообедали, стало смеркаться, смерклось — Нефеда не было. Решили, что, значит, ночевать остался, если Бог донес. Надо ждать завтра не раньше обеда. Но оттого, что его все-таки не было, ночь была еще страшнее. Весь дом гудел, ужасала одна мысль, что теперь там, в поле, в бездне снежного урагана и мрака. Сальная свеча пылала дрожащим хмурым пламенем. Мать поставила ее на пол, за отвал кровати. Ребенок лежал в тени, но стена казалась ему огненной и вся бежала причудливыми, несказанно великолепными и грозными видениями. А порой он как будто приходил в себя и тотчас же начинал горько и жалобно плакать, умоляя (и как будто вполне разумно) дать ему красные лапти: — Мамочка, дай! Мамочка, дорогая, ну что тебе стоит! И мать кидалась на колени и била себя в грудь: — Господи, помоги! Господи, защити! А когда наконец рассвело, послышалось под окнами сквозь гул и грохот вьюги уже совсем явственно, совсем не так, как всю ночь мерещилось, что кто-то подъехал, что раздаются чьи-то глухие голоса, а затем торопливый, зловещий стук в окно. Это были новосельские мужики, привезшие мертвое тело, — белого, мерзлого, всего забитого снегом, навзничь лежавшего в розвальнях Нефеда. Мужики ехали из города, и сами всю ночь плутали, а на рассвете свалились в какие-то луга, потонули вместе с лошадью в страшный снег и совсем было отчаялись, как вдруг увидали торчащие из снега чьи-то ноги в валенках. Кинулись разгребать снег, подняли тело — оказывается, знакомый человек. Тем только и спаслись —поняли, что, значит, эти луга хуторские, протасовские, и что на горе, в двух шагах жилье. За пазухой Нефеда лежали новенькие ребячьи лапти и пузырек с фуксином. (455 слов) (И. А. Бунин) Перескажите текст подробно. Определите и запишите главную мысль этого рассказа. Перескажите текст сжато. Напишите о своем впечатлении от данного рассказа
Источник
Решили что значит ночевать остался если бог донес схема
 | —>Приветствую Вас Гость | RSS —>Кулешовский детский отдел. МБУК МЦБ Азовского района. —> Среда, 22.12.2021, 16:22 |  |
| —> —>
Иван Алексеевич Бунин (10 (22) октября 1870 года, Воронеж, Воронежская губерния, Российская империя — 8 ноября 1953, Париж, Франция) — русский писатель, поэт и переводчик, лауреат Нобелевской премии по литературе 1933 года. Иван Алексеевич Бунин – один из крупнейших русских писателей реалистов, в равной степени владевший искусством прозы и поэзии. России и русской душе посвящены его рассказы и стихотворения. Тема детства также была в поле зрения писателя. Он не раз публиковал для детей свои произведения. В издательстве «Детское чтение» вышел большой сборник его стихов «Под открытым небом», вслед за ним «Стихи и рассказы», «Полевые цветы». Мощно бьющий родник детских воспоминаний был для Бунина одним из источников вдохновения. «Сердцем помню только детство: Всё другое не моё», признавался он в стихотворении «При свече». С детства сохранённое художническое зрение позволяло писателю наслаждаться подробностями, мелкими деталями природы и вместе с тем обозревать разом целый мир вокруг. Он всегда набрасывал картины совершенно реальные, которые, однако, поражают гармонией красок, звуков и запахов, поэтому при чтении стихов читатель будто переносится в тот давно минувший день, в тот сад, поле или лес, что остались навеки запечатлены в стихах. Чем жарче день, тем сладостней в бору Дышать сухим смолистым ароматом, И весело мне было поутру Бродить по этим солнечным палатам! Повсюду блеск, повсюду яркий свет, Песок — как шелк. Прильну к сосне корявой И чувствую: мне только десять лет. Воспоминания о детстве связаны для поэта со старым орловским поместьем – его родовым гнездом. Детство Бунина было овеяно духом минувшего века с его устоявшейся, расцветшей в покое культурой. Дом хранил «домашние» ценности культуры и был открыт для ценностей природы. В стихотворении «Летняя ночь» передана духовная атмосфера поместья – малой родины лирического героя: «Дай мне звезду, — твердит ребенок сонный, — Дай, мамочка. » Она, обняв его, Сидит с ним на балконе, на ступеньках, Ведущих в сад. А сад, степной, глухой, Идет, темнея, в сумрак летней ночи, По скату к балке. В небе, на востоке, Краснеет одинокая звезда. «Дай, мамочка. » Она с улыбкой нежной Глядит в худое личико: «Что, милый?» «Вон ту звезду. » — «А для чего?» — «Играть. » Лепечут листья сада. Тонким свистом Сурки в степи скликаются. Ребенок Спит на колене матери. И мать, Обняв его, вздохнув счастливым вздохом, Глядит большими грустными глазами На тихую далекую звезду. Прекрасна ты, душа людская! Небу, Бездонному, спокойному, ночному, Мерцанью звезд подобна ты порой! Бунинская проза, как и поэзия, не полна без произведений о детстве. Это художественная автобиография «Жизнь Арсеньева», рассказы «Танька», «Другие берега», «Красные лапти». Произведения И.А.Бунина, в особенности стихи, — богатый источник для пополнения круга чтения детей, начиная с дошкольного возраста. Пятый день несло непроглядной вьюгой. В белом от снега и холодном хуторском доме стоял бледный сумрак и было большое горе: был тяжело болен ребенок. И в жару, в бреду он часто плакал и все просил дать ему какие-то красные лапти. И мать, не отходившая от постели, где он лежал, тоже плакала горькими слезами, — от страха и от своей беспомощности. Что сделать, чем помочь? Муж в отъезде, лошади плохие, а до больницы, до доктора тридцать верст, да и не поедет никакой доктор в такую страсть. Стукнуло в прихожей, — Нефед принес соломы на топку, свалил ее на пол, отдуваясь, утираясь, дыша холодом и вьюжной свежестью, приотворил дверь, заглянул: — Ну что, барыня, как? Не полегчало? — Куда там, Нефедушка! Верно, и не выживет! Все какие-то красные лапти просит. — Лапти? Что за лапти такие? — А господь его знает. Бредит, весь огнем горит. Мотнул шапкой, задумался. Шапка, борода, старый полушубок, разбитые валенки — все в снегу, все обмерзло. И вдруг твердо: — Значит, надо добывать. Значит, душа желает. Надо добывать. — В Новоселки идти. В лавку. Покрасить фуксином нехитрое дело. — Бог с тобой, до Новоселок шесть верст! Где ж в такой ужас дойти! — Нет, пойду. Ничего, пойду. Доехать не доедешь, а пешком, может, ничего. Она будет мне в зад, пыль-то. И, притворив дверь, ушел. А на кухне, ни слова не говоря, натянул зипун поверх полушубка, туго подпоясался старой подпояской, взял в руки кнут и вышел вон, пошел, утопая по сугробам, через двор, выбрался за ворота и потонул в белом, куда-то бешено несущемся степном море. Пообедали, стало смеркаться, смерклось — Нефеда не было. Решили, что, значит, ночевать остался, если бог донес. Обыденкой в такую погоду не вернешься. Надо ждать завтра не раньше обеда. Но оттого, что его все-таки не было, ночь была еще страшнее. Весь дом гудел, ужасала одна мысль, что? теперь там, в поле, в бездне снежного урагана и мрака. Сальная свеча пылала дрожащим хмурым пламенем. Мать поставила ее на пол, за отвал кровати. Ребенок лежал в тени, но стена казалась ему огненной и вся бежала причудливыми, несказанно великолепными и грозными видениями. А порой он как будто приходил в себя и тотчас же начинал горько и жалобно плакать, умоляя (и как будто вполне разумно) дать ему красные лапти: — Мамочка, дай! Мамочка, дорогая, ну что тебе стоит! И мать кидалась на колени и била себя в грудь: — Господи, помоги! Господи, защити! А когда наконец рассвело, послышалось под окнами сквозь гул и грохот вьюги уже совсем явственно, совсем не так, как всю ночь мерещилось, что кто-то подъехал, что раздаются чьи-то глухие голоса, а затем торопливый, зловещий стук в окно. Это были новосельские мужики, привезшие мертвое тело, — белого, мерзлого, всего забитого снегом, навзничь лежавшего в розвальнях Нефеда. Мужики ехали из города, сами всю ночь плутали, а на рассвете свалились в какие-то луга, потонули вместе с лошадью в страшный снег и совсем было отчаялись, решили пропадать, как вдруг увидали торчащие из снега чьи-то ноги в валенках. Кинулись разгребать снег, подняли тело — оказывается, знакомый человек. Тем только и спаслись — поняли, что, значит, эти луга хуторские, протасовские, и что на горе, в двух шагах жилье. За пазухой Нефеда лежали новенькие ребячьи лапти и пузырек Источник |
