Размороженная зона
Осень в Колымском краю – совсем не то же самое, что в европейской части России. Здесь в это время года нет ни дождей, ни листопадов – на землю давно и прочно лег снег, а температура воздуха не поднимается выше минус двадцати.
Да и это только в самом начале сентября, а дальше отличить колымскую осень от зимы и вовсе нельзя. Неяркое солнце почти не греет. Оно кажется совсем маленьким и далеким, на него можно спокойно смотреть не прищуриваясь, и даже не верится, что этот же маленький шарик светит над тропиками, над экватором. Мир становится монохромным, в тундре царствует белый цвет, цвет покрывшего все снега. Ни звука, ни движения. Только иногда со стороны виднеющихся на горизонте сопок налетает короткий порыв холодного северного ветра. Он поднимает в воздух мелкую снежную пыль, несет колючее облако над тундрой и, неожиданно выбившись из сил, снова роняет. И опять все тихо, неподвижно и неизменно. Жизнь в тундре на это время замирает и прячется. До того времени, когда короткая весна и лето растопят снег и сделают тундру пригодной для жизни, остается десять долгих месяцев, прожить которые очень непросто.
Но есть все же одно исключение из этого правила. И это исключение – человек, вторгшийся в жизнь сурового дикого края. В паре километров от заснеженных сопок, посреди белой равнины, виднелось несколько темных пятен. Это был лагерь. Один из многих лагерей, расположенных в Магаданской области, ничем на первый взгляд не примечательный. Судя по архаического вида вышкам для часовых, стоявшим по углам обтянутого колючей проволокой высокого забора, лагерь был довольно старым, может быть, помнившим времена наркомов – Берии или даже Ежова. Это тоже было совершенно нормально, с тех пор новых лагерей на Колыме не строили и тех, что есть, было вполне достаточно, большую часть даже закрывать пришлось.
Над лагерем поднималось несколько столбов густого черного дыма, быстро растворяющегося в сером небе. В стылом воздухе раздавался хриплый лай овчарок и невнятные окрики конвоиров, гнавших зэков на утренний развод.
– Пошевеливайся! – рявкнул здоровенный детина в новеньком тулупе, поддавая кулаком между лопатками отставшему от своей колонны зэку. Тот бросил на конвоира злобный взгляд, но ускорил шаги. Конвоир явно был новеньким и поэтому особенно рьяным, не успевшим, видимо, еще осознать, что практически он находится с зэками в одних и тех же условиях – север есть север, а лагерь есть лагерь. Разница только в том, что зэки знают, за что они здесь, а ему просто так уж повезло.
Привычно успокоив себя этими мыслями, зэк встал в общий строй, переминавшийся с ноги на ногу на плацу. Было холодно – минус двадцать пять, а держали здесь их уже дольше, чем обычно, и отпускать пока явно не собирались. Вообще все шло не как всегда. Даже конвоиров было раза в три больше, чем в обычные дни. В лагере, где жизнь размеренна и предсказуема, любое изменение мгновенно вызывает интерес и беспокойство – перемен к лучшему зэки ждать не привыкли. В рядах уже слышался ропот:
– Опять хрень какую-то придумали…
Конвоиры, к которым несколько зэков уже обращались с вопросами, стояли молча, с непроницаемыми лицами. Впрочем, как прекрасно понимали заключенные поопытнее, они и сами наверняка ничего не знали. С какой стати лагерное начальство будет рядовым вертухаям о своих планах докладывать?
Наконец рядом с возвышавшейся над плацем стеклянной башенкой ДПНК показалась знакомая всем арестантам фигура. Это был начальник лагеря подполковник Алексей Иванович Васильев. Он был невысок, толст и краснолиц, одет в новый, блестящий овчинный полушубок, меховые рукавицы и расписной якутский малахай. Как начальник лагеря он мог позволить себе одеваться не по форме.
Зэки Васильева очень не любили. Конечно, трудно ожидать, что арестанты будут хорошо относиться к своему главному тюремщику, но в данном случае дело было не только в этом. Начальники ведь бывают разные. Есть такие, которые просто точно исполняют приказы начальства, потому что это их служба. Но бывают и другие, которые еще и получают от этого удовольствие, пытаются выслужиться. Выслужиться же на такой должности можно только за счет заключенных. Подполковник Васильев был как раз из таких.
– Появился, вонючка, – раздался в строю чей-то негромкий голос. – Чего он еще выдумал?
Источник
Дашенька 95. Разморозка зоны
Полковник внутренних войск Старцев опыта работы в лагерях имел ни один десяток лет. В чем-то они были даже похожи с Куприяновым. И внешне — возраста примерно одинакового, оба поджарые, с хорошей выправкой, с глазами-буравчиками; и методы работы у них иной раз схожими оказывались. Друг с другом старались мирно сосуществовать и лишний раз не пересекаться. Однако при особой необходимости не считали зазорным обратиться друг к другу с какой-нито просьбой. В основном это касалось внутренних дел лагеря, поддержания порядка, или когда совсем уж зарвавшегося беспредельщика одёрнуть надо было, или спустить на тормозах дело какого-нибудь вора, проштрафившегося уже тут, на зоне.
А как-то раз (правда, тогда Куприянова в лагере ещё не было, место главвора другой занимал), так вот, в тот раз хватило Старцеву чуточку только намекнуть, и один нехороший зека по собственной неосторожности попал под зубья циркулярной пилы. Случилось это несчастье очень ко времени, потому как шибко неприятный был человек, прямо сказать — мерзкий, но за ним стояли блатные. Вёл он себя нехорошо, и озлились на него мужики. До того обозлились, что дальше некуда. И так обе стороны раскалились, что случить какая разборка, она могла запросто перекинуться в бунт. Разморозка зоны — ЧП для руководства, но и для зеков радости от бунта мало. На эту самую крайнюю степень протеста идут тогда, когда оказываются люди уже за пределом всякого терпения. Тогда срывают зеки все тормоза, хоть и знают, какую беду накликают на свою голову.
Подавляют бунты жестоко. Будет спецназ на правых и виноватых сортировать, жди! Спецназовцы далеки от тонкостей лагерной иерархии, воровских обычаев и званий. Они живут по своим законам, им попросту плевать, кто перед ними — вор в законе, мужик или петух. Это зэк, дальше они ничего не желают знать.
Был случай с одним законником в колонии, где он срок тянул. Вообще-то человек он был, можно сказать, даже и неплохой. Лоялен к администрации колонии, бессмысленное насилие осуждал. Но довелось ему в недобрый час оказаться на пути спецназовцев, прибывших на усмирение соседней колонии. И шёл-то он, весь благих намерений полон: администрации колонии хотел предложить свои услуги. Мол, готов позвонить, повлиять на авторитетов бунтующей зоны, призвать, чтоб спецназу сопротивления не оказывали во избежание и так далее. Да остановил миротворца офицер спецназа, и заместо благодарности приложил вора в законе мощнейшим апперкотом. Тот ещё пытался правды искать, объяснял, что он-де вор в законе. В итоге и был снова избит тем же спецназовцем, который ещё и заставил зека на виду у всей зоны бежать босиком через плац.
Нет, бунт, это далеко не сахар. Под мясорубку карательных мер попадают все без исключения: одних убивают, других сажают с дополнительным сроком, третьих избивают так, что инвалидность обеспечена.
В общем, тот нехороший человек прямо кстати нарушил правила техники безопасности при работе с циркуляркой. Кто? Что? А никто ничего не видел! Сам виноват, сам и наказан — больше наказывать некого.
. В то время, как Чекулин в лагерном лазарете гадал, как поступить, чтоб в накладе не остаться, Куприянову передали, что ему назначена встреча. Место укромное, лишние глаза и уши исключены. Оно ведь совсем ни к чему, чтоб вонючий слух выполз, мол, главвор с полковником втихомолку беседует. Может, ссучился вор Куприянов? А желающие подтолкнуть главвора с уютной должности быстро найдутся, живо раздуют пустышку чёрт знает во что.
Встреча проходила по-деловому, без чаепитий и долгих разговоров.
— Слышал я, Савва Иванович, у тебя интерес к заключённому Тихановичу из третьего отряда?
— Устаревшие сведения, гражданин полковник.
— У меня есть и посвежее. Хочу тебя попросить, Савва Иванович. Вы парня не троньте.
— О как! Выходит, у тебя, полковник, своя корысть в нём? Полюбопытствовать позволишь ли — какая?
— Нету никакой корысти. Пусть он живёт, Савва. Пусть отсидит положенное, едет домой и просто живёт, детей плодит. А интерес мой. В России мало русских остаётся, перемешалось всё. Однако вот гляжу на него, и душа радуется — не перевелись богатыри русские. Вот такой у меня интерес, Савва. Не должен он тут сгинуть. И уж тем более — из-за какого-то чернозадого. И ты за этим проследи, дорогой, я тебя прошу. Если что — сильно обижусь.
— Не грозись, полковник.
— Тебе не грожу, но виновников — в случае чего — найду и спущу три шкуры. Мало не покажется.
— Однако, патриот ты, полковник, — засмеялся вор.
— Русский я. Мне за державу обидно.
— Ну-ну. Тиханович — самая русская фамилия и есть.
— Я же говорю тебе, Савва, перемешалось всё. А фамилия его мне не интересная — русский он. И отец с матерью оба русскими записаны, и родился он в Сибири. Выходит, богатырь сибирский, коренной. Да и вообще, о чём речь? Где Попович, там и Тиханович, или объяснишь, какая разница?
— Какой ещё Попович? — не понял Куприянов.
— Алёша. Или тоже скажешь, что для великого русского богатыря фамилия Попович не шибко подходящая?
Савва рассмеялся и покрутил головой:
— Да ладно, убедил уже.
Таким образом, как ни странным казалось это обстоятельство, но выходка Кирилла последствий не имела. Чекулин лишь пожурил слегка. Можно сказать, по-отечески. Причём обоих. Гоги выговорил за то, что одеяло на себя потянул в отсутствии прихворнувшего хозяина. А Кирилла упрекнул за лишнюю вольность, которая могла обернуться крупными неприятностями.
Источник
Забытые, но верные способы разморозить «незамерзайку» в бачке стеклоомывателя
Жидкость, которая не должна замерзать, с наступлением холодов замерзла — в такую ситуацию частенько попадают автомобилисты. Виной тому некачественная «омывайка», либо не была произведена правильная замена летней жидкости на зимнюю, и в результате произошло их смешивание с понижением рабочих характеристик.
Впрочем, как бы то ни было, узнают водители о проблеме лишь тогда, когда хотят помыть загрязнившееся стекло — то есть поздно. Что делать, куда бежать? Ведь нужно ехать, а продолжать движение с заляпанным грязью стеклом далеко небезопасно.
Рецепты борьбы с проблемой, конечно же, есть, и много. Однако не все они одинаково хороши. Одни требуют времени, другие малоэффективны, а воспользовавшись третьим можно и вовсе вывести стеклоомыватели из строя.
Самый простой и эффективный способ — конечно же, поставить машину в теплое место. Тепло от двигателя и плюсовая температура в помещении, скажем, подземного паркинга, растопят заледеневшую жидкость и освободят от льда форсунки стеклоомывателей. При этом это время можно посвятить себе. Например, побродить по супермаркету, сходить в салон красоты или попить кофе в ближайшем кафе. Минус способа — он небыстрый. Да и до теплого паркинга нужно как-то доехать.
Прогрев двигателя — вариант рабочий, но не столь эффективный. Какое-то время вам все равно придется ездить буквально вслепую, беспомощно гоняя щетки стеклоочистителя по стеклу, изнашивая их. А если бачок расположен не в самой теплой зоне? Тут уж пиши пропало, и нужно искать альтернативный способ.
Снять бачок омывателя в современной иномарке — это целая специальная операция, при выполнении которой требуется масса инструмента. А разбирать, порой, приходится полмашины. Если раньше в отечественных легковушках этот способ и работал, то сегодня он вовсе не вариант.
Можно подогреть бачок феном для волос — способ действительно рабочий. Но, во-первых, часто ли вы возите в машине фен. А во-вторых, помимо фена вам еще понадобится розетка на 220В. А такая есть не во всех, даже современных, автомобилях.
Некоторые рекомендуют засыпать в бачок пачку соли. Якобы соль топит лед. От части это так. Но делает она это не так быстро, как хотелось бы. К тому же, ни в коем случае нельзя добавлять соль ни в какую систему автомобиля, потому как она провоцирует стремительную коррозию. В лучшем случае поменяете форсунки, а в худшем — моторчик стеклоомывателя. А заодно придется как следует промыть систему. В общем, так себе способ.
А вот если бачок не полный, и в багажнике или в магазине по соседству есть концентрированная «омывайка», то можно воспользоваться ей, влив ее по максимуму. Лучше всего, если концентрат будет с ветрины теплого помещения магазина — это усилит оттаивающий эффект.
Однако, если бачок заполнен под завязку, то предыдущий способ не годится. И тогда поможет мойка с теплой водой. Правда, опять же есть ряд «но». Во-первых, лить в бачок горячую воду нужно малым напором, чтобы не залить окружающие его агрегаты. Во-вторых, когда лед растает систему снова придется промыть, пропустив через нее большое количество качественной омывающей жидкости.
Единственный верный способ не попасть впросак с «омывайкой» — это вовремя переходить с летней на зимнюю, и пользоваться продукцией исключительно надежных брендов, ну или поставщиков, если таковые имеются в вашем гаражном кооперативе.
Источник
Размороженная зона
Бунт на зоне называется разморозкой. Это когда зэки, доведенные до крайности начальственным беспределом, «мочат» сук-активистов и воюют даже со спецназом. Начальник лагеря подполковник Васильев бунта не хотел, но закрутил гайки до упора сознательно: ему нужен чемодан с ценным грузом, а смотрящий за зоной Батя обязательно пошлет на волю маляву с наказом доставить сюда чемодан – только получив его содержимое, он может одолеть «хозяина». Вот пусть и летит на Колыму «грузняк», а Васильев его перехватит… План четкий, но и Батя не так прост. У него свой план, как заполучить груз и с умом им распорядиться…
Осень в Колымском краю – совсем не то же самое, что в европейской части России. Здесь в это время года нет ни дождей, ни листопадов – на землю давно и прочно лег снег, а температура воздуха не поднимается выше минус двадцати.
Да и это только в самом начале сентября, а дальше отличить колымскую осень от зимы и вовсе нельзя. Неяркое солнце почти не греет. Оно кажется совсем маленьким и далеким, на него можно спокойно смотреть не прищуриваясь, и даже не верится, что этот же маленький шарик светит над тропиками, над экватором. Мир становится монохромным, в тундре царствует белый цвет, цвет покрывшего все снега. Ни звука, ни движения. Только иногда со стороны виднеющихся на горизонте сопок налетает короткий порыв холодного северного ветра. Он поднимает в воздух мелкую снежную пыль, несет колючее облако над тундрой и, неожиданно выбившись из сил, снова роняет. И опять все тихо, неподвижно и неизменно. Жизнь в тундре на это время замирает и прячется. До того времени, когда короткая весна и лето растопят снег и сделают тундру пригодной для жизни, остается десять долгих месяцев, прожить которые очень непросто.
Источник
