Налим
Чехов Антон Павлович
Летнее утро. В воздухе тишина; только поскрипывает на берегу кузнечик да где-то робко мурлыкает орличка. На небе неподвижно стоят перистые облака, похожие на рассыпанный снег. Около строящейся купальни, под зелеными ветвями ивняка, барахтается в воде плотник Герасим, высокий, тощий мужик с рыжей курчавой головой и с лицом, поросшим волосами. Он пыхтит, отдувается и, сильно мигая глазами, старается достать что-то из-под корней ивняка. Лицо его покрыто потом. На сажень от Герасима, по горло в воде, стоит плотник Любим, молодой горбатый мужик с треугольным лицом и с узкими, китайскими глазками. Как Герасим, так и Любим, оба в рубахах и портах. Оба посипели от холода, потому что уж больше часа сидят в воде.
— Да что ты всё рукой тычешь? — кричит горбатый Любим, дрожа как в лихорадке. — Голова ты садовая! Ты держи его, держи, а то уйдет, анафема! Держи, говорю!
— Не уйдет. Куда ему уйтить? Он под корягу забился. — говорит Герасим охрипшим, глухим басом, идущим не из гортани, а из глубины живота. Скользкий, шут, и ухватить не за что.
— Ты за зебры хватай, за зебры!
— Не видать жабров-то. Постой, ухватил за что- то. За губу ухватил. Кусается, шут!
— Не тащи за губу, не тащи — выпустишь! За зебры хватай его, за зебры хватай! Опять почал рукой тыкать! Да и беспонятный же мужик, прости царица небесная! Хватай!
— «Хватай». — дразнит Герасим. — Командер какой нашелся. Шел бы да и хватал бы сам, горбатый чёрт. Чего стоишь?
— Ухватил бы я, коли б можно было. Нешто при моей низкой комплекцыи можно под берегом стоять? Там глыбоко!
— Ничего, что глыбоко. Ты вплавь.
Горбач взмахивает руками, подплывает к Герасиму и хватается за ветки. При первой же попытке стать на ноги, он погружается с головой и пускает пузыри.
— Говорил же, что глыбоко! — говорит он, сердито вращая белками. — На шею тебе сяду, что ли?
— А ты на корягу стань. Коряг много, словно лестница.
Горбач нащупывает пяткой корягу и, крепко ухватившись сразу за несколько веток, становится на нее. Совладавши с равновесием и укрепившись на новой позиции, он изгибается и, стараясь не набрать в рот воды, начинает правой рукой шарить между корягами. Путаясь в водорослях, скользя по мху, покрывающему коряги, рука его наскакивает па колючие клешни рака.
— Тебя еще тут, чёрта, не видали! — говорит Любим и со злобой выбрасывает на берег рака.
Наконец, рука его нащупывает руку Герасима и, спускаясь по ней, доходит до чего-то склизкого, холодного.
— Во-от он. — улыбается Любим. — Зда-аровый, шут. Оттопырь-ка пальцы, я его сичас. за зебры. Постой, не толкай локтем. я его сичас. сичас, дай только взяться. Далече, шут, под корягу забился, не за что и ухватиться. Не доберешься до головы. Пузо одно только и слыхать. Убей мне на шее комара — жжет! Я сичас. под зебры его. Заходи сбоку, пхай его, пхай! Шпыняй его пальцем!
Горбач, надув щеки, притаив дыхание, вытаращивает глаза и, по-видимому, уже залезает пальцами «под зебры», но тут ветки, за которые цепляется его левая рука, обрываются, и он, потеряв равновесие, — бултых в воду! Словно испуганные, бегут от берега волнистые круги и на месте падения вскакивают пузыри. Горбач выплывает и, фыркая, хватается за ветки.
— Утонешь еще, чёрт, отвечать за тебя придется. — хрипит Герасим. Вылазь, ну тя к лешему! Я сам вытащу!
Начинается ругань. А солнце печет и печет. Тени становятся короче и уходят в самих себя, как рога улитки. Высокая трава, пригретая солнцем, начинает испускать из себя густой, приторно-медовый запах. Уж скоро полдень, а Герасим и Любим всё еще барахтаются под ивняком. Хриплый бас и озябший, визгливый тенор неугомонно нарушают тишину летнего дня.
Источник
Рассказ А.П. Чехова «Налим» (краткое содержание)
В рассказе А.П.Чехова «Налим» описаны повадки этой рыбы. Конечно же, рыба не главный герой этого произведения, но все сюжетные линии рассказа сводятся к тому, как поймать хитрого налима, забравшегося под корягу.
Действие рассказа начинает своё развитие ранним утром.
«Летнее утро. В воздухе тишина; только поскрипывает на берегу кузнечик да где-то робко мурлыкает орличка. На небе неподвижно стоят перистые облака, похожие на рассыпанный снег…»
Предположить какие-то дальнейшие драматические события невозможно. Но появляются двое мужиков, которые стоят в воде. Пока не понятно, чем они там занимаются. Судя по их разговору, становится понятно, что они пытаются что-то достать в зарослях ивняка. Они очень замёрзли, так как около часа уже находятся в воде.
Позже выясняется, что они пытаются выманить налима, который нашёл себе укрытие под корягой. Сразу заметно, как им тяжело. Рыбу они ловят руками, но она постоянно выскальзывает. Как они не пытаются перехитрить рыбу – ничего не выходит. Вскоре начинают подходить люди, подоспел деревенский пастух Ефим и тоже старается им помочь.
«А солнце печет и печет. Тени становятся короче и уходят в самих себя, как рога улитки… Высокая трава, пригретая солнцем, начинает испускать из себя густой, приторно-медовый запах. Уж скоро полдень, а Герасим и Любим всё еще барахтаются под ивняком. Хриплый бас и озябший, визгливый тенор неугомонно нарушают тишину летнего дня».
Эта рыбалка началась утром, такое ощущение, что мужикам нечем заняться, и они просто развлекаются и коротают время таким образом. Но как бы ни так! На самом деле они занимаются строительством купальни для барина, но их работу прервало появление налима, теперь они не могут бросить затею поймать его. А купальня может подождать ведь лето то долгое.
Барин Андрей Андреевич слышит шум на реке и решает пойти посмотреть, что там случилось. Увидев, чем занимаются его горе-работники, он сначала их сильно ругает, а узнав про Налима, стремится помочь поймать его. Налиму всё нипочем. Решается подрубить коряги.
«Коряга подрублена. Ее слегка надламывают, и Андрей Андреич, к великому своему удовольствию, чувствует, как его пальцы лезут налиму под жабры.»
Над водой показывается огромная голова рыбы, а за ней тело длиной в аршин. Налим ворочается и старается выскользнуть из рук рыбаков.
Долго помучались мужики да барин, почти целый день, а в итоге, хитрая рыба всё равно выскользнула от них и скрылась в толще воды. Мало просто поймать рыбу, главное после её удержать. Рыболовы Чехова не смогли этого сделать, как ни старались.
Источник
Мурлыкает орличка что значит
Летнее утро. В воздухе тишина; только поскрипывает на берегу кузнечик да где-то робко мурлыкает орличка[2]. На небе неподвижно стоят перистые облака, похожие на рассыпанный снег. Около строящейся купальни, под зелеными ветвями ивняка, барахтается в воде плотник Герасим, высокий, тощий мужик с рыжей курчавой головой и с лицом, поросшим волосами. Он пыхтит, отдувается и, сильно мигая глазами, старается достать что-то из-под корней ивняка. Лицо его покрыто потом. На сажень от Герасима, по горло в воде, стоит плотник Любим, молодой горбатый мужик с треугольным лицом и с узкими, китайскими глазками. Как Герасим, так и Любим, оба в рубахах и портах[3]. Оба посинели от холода, потому что уж больше часа сидят в воде.
— Да что ты всё рукой тычешь? — кричит горбатый Любим, дрожа как в лихорадке. — Голова ты садовая! Ты держи его, держи, а то уйдет, анафема! Держи, говорю!
— Не уйдет. Куда ему уйтить? Он под корягу забился. — говорит Герасим охрипшим, глухим басом, идущим не из гортани, а из глубины живота. — Скользкий, шут, и ухватить не за что.
— Ты за зебры хватай, за зебры!
— Не видать жабров-то. Постой, ухватил за что-то. За губу ухватил. Кусается, шут!
— Не тащи за губу, не тащи — выпустишь! За зебры хватай его, за зебры хватай! Опять почал рукой тыкать! Да и беспонятный же мужик, прости царица небесная! Хватай!
— «Хватай». — дразнит Герасим. — Командер какой нашелся. Шел бы да и хватал бы сам, горбатый чёрт. Чего стоишь?
— Ухватил бы я, коли б можно было. Нешто при моей низкой комплекцыи можно под берегом стоять? Там глыбоко!
— Ничего, что глыбоко. Ты вплавь.
Горбач взмахивает руками, подплывает к Герасиму и хватается за ветки. При первой же попытке стать на ноги, он погружается с головой и пускает пузыри.
— Говорил же, что глыбоко! — говорит он, сердито вращая белками. — На шею тебе сяду, что ли?
— А ты на корягу стань. Коряг много, словно лестница.
Горбач нащупывает пяткой корягу и, крепко ухватившись сразу за несколько веток, становится на нее. Совладавши с равновесием и укрепившись на новой позиции, он изгибается и, стараясь не набрать в рот воды, начинает правой рукой шарить между корягами. Путаясь в водорослях, скользя по мху, покрывающему коряги, рука его наскакивает на колючие клешни рака.
— Тебя еще тут, чёрта, не видали! — говорит Любим и со злобой выбрасывает на берег рака.
Наконец, рука его нащупывает руку Герасима и, спускаясь по ней, доходит до чего-то склизкого, холодного.
— Во-от он. — улыбается Любим. — Зда-аровый, шут. Оттопырь-ка пальцы, я его сичас. за зебры. Постой, не толкай локтем. я его сичас. сичас, дай только взяться. Далече, шут, под корягу забился, не за что и ухватиться. Не доберешься до головы. Пузо одно только и слыхать. Убей мне на шее комара — жжет! Я сичас. под зебры его. Заходи сбоку, пхай его, пхай! Шпыняй его пальцем!
Горбач, надув щеки, притаив дыхание, вытаращивает глаза и, по-видимому, уже залезает пальцами «под зебры», но тут ветки, за которые цепляется его левая рука, обрываются, и он, потеряв равновесие, — бултых в воду! Словно испуганные, бегут от берега волнистые круги и на месте падения вскакивают пузыри. Горбач выплывает и, фыркая, хватается за ветки.
— Утонешь еще, чёрт, отвечать за тебя придется. — хрипит Герасим. — Вылазь, ну тя к лешему! Я сам вытащу!
Начинается ругань. А солнце печет и печет. Тени становятся короче и уходят в самих себя, как рога улитки. Высокая трава, пригретая солнцем, начинает испускать из себя густой, приторно-медовый запах. Уж скоро полдень, а Герасим и Любим всё еще барахтаются под ивняком. Хриплый бас и озябший, визгливый тенор неугомонно нарушают тишину летнего дня.
— Тащи его за зебры, тащи! Постой, я его выпихну! Да куда суешься-то с кулачищем? Ты пальцем, а не кулакам — рыло! Заходи сбоку! Слева заходи, слева, а то вправе колдобина! Угодишь к лешему на ужин! Тяни за губу!
Слышится хлопанье бича. По отлогому берегу к водовою лениво плетется стадо, гонимое пастухом Ефимом. Пастух, дряхлый старик с одним глазом и покривившимся ртом, идет, понуря голову, и глядит себе под ноги. Первыми подходят к воде овцы, за ними лошади, за лошадьми коровы.
— Потолкай его из-под низу! — слышит он голос Любима. — Просунь палец! Да ты глухой, чё-ёрт, что ли? Тьфу!
— Кого это вы, братцы? — кричит Ефим.
— Налима! Никак не вытащим! Под корягу забился! Заходи сбоку! Заходи, заходи!
Ефим минуту щурит свой глаз на рыболовов, затем снимает лапти, сбрасывает с плеч мешочек и снимает рубаху. Сбросить порты нехватает у него терпения, и он, перекрестясь, балансируя худыми, темными руками, лезет в портах в воду. Шагов пятьдесят он проходит по илистому дну, но затем пускается вплавь.
— Постой, ребятушки! — кричит он. — Постой! Не вытаскивайте его зря, упустите. Надо умеючи.
Ефим присоединяется к плотникам, и все трое, толкая друг друга локтями и коленями, пыхтя и ругаясь, толкутся на одном месте. Горбатый Любим захлебывается, и воздух оглашается резким, судорожным кашлем.
— Где пастух? — слышится с берега крик. — Ефи-им! Пастух! Где ты? Стадо в сад полезло! Гони, гони из саду! Гони! Да где ж он, старый разбойник?
Слышатся мужские голоса, затем женский. Из-за решетки барского сада показывается барин Андрей Андреич в халате из персидской шали и с газетой в руке.
Он смотрит вопросительно по направлению криков, несущихся с реки, и потом быстро семенит к купальне.
— Что здесь? Кто орет? — спрашивает он строго, увидав сквозь ветви ивняка три мокрые головы рыболовов. — Что вы здесь копошитесь?
— Ры. рыбку ловим. — лепечет Ефим, не поднимая головы.
— А вот я тебе задам рыбку! Стадо в сад полезло, а он рыбку. Когда же купальня будет готова, черти? Два дня как работаете, а где ваша работа?
— Бу. будет готова. — кряхтит Герасим. — Лето велико, успеешь еще, вашескородие, помыться. Пфррр. Никак вот тут с налимом не управимся. Забрался под корягу и словно в норе: ни туда ни сюда.
— Налим? — спрашивает барин и глаза его подергиваются лаком. — Так тащите его скорей!
— Ужо дашь полтинничек. [4] Удружим ежели. Здоровенный налим, что твоя купчиха. Стоит, вашескородие, полтинник. за труды. Не мни его, Любим, не мни, а то замучишь! Подпирай снизу! Тащи-ка корягу кверху, добрый человек. как тебя? Кверху, а не книзу, дьявол! Не болтайте ногами!
Проходит пять минут, десять. Барину становится невтерпеж.
— Василий! — кричит он, повернувшись к усадьбе. — Васька! Позовите ко мне Василия!
Прибегает кучер Василий. Он что-то жует и тяжело дышит.
— Полезай в воду, — приказывает ему барин, — помоги им вытащить налима. Налима не вытащат!
Василий быстро раздевается и лезет в воду.
— Я сичас. — бормочет он. — Где налим? Я сичас. Мы это мигом! А ты бы ушел, Ефим! Нечего тебе тут, старому человеку, не в свое дело мешаться! Который тут налим? Я его сичас. Вот он! Пустите руки!
— Да чего пустите руки? Сами знаем: пустите руки! А ты вытащи!
— Да нешто его так вытащишь? Надо за голову!
— А голова под корягой! Знамо дело, дурак!
— Ну, не лай, а то влетит! Сволочь!
— При господине барине и такие слова. — лепечет Ефим. — Не вытащите вы, братцы! Уж больно ловко он засел туда!
— Погодите, я сейчас. — говорит барин и начинает торопливо раздеваться. — Четыре вас дурака, и налима вытащить не можете!
Раздевшись, Андрей Андреич дает себе остынуть и лезет в воду. Но и его вмешательство не ведет ни к чему.
— Подрубить корягу надо! — решает, наконец, Любим. — Герасим, сходи за топором! Топор подайте!
— Пальцев-то себе не отрубите! — говорит барин, когда слышатся подводные удары топора о корягу. — Ефим, пошел вон отсюда! Постойте, я налима вытащу. Вы не тово.
Коряга подрублена. Ее слегка надламывают, и Андрей Андреич, к великому своему удовольствию, чувствует, как его пальцы лезут налиму под жабры.
— Тащу, братцы! Не толпитесь. стойте. тащу!
На поверхности показывается большая налимья голова и за нею черное аршинное[5] тело. Налим тяжело ворочает хвостом и старается вырваться.
— Шалишь. Дудки, брат. Попался? Ага!
По всем лицам разливается медовая улыбка. Минута проходит в молчаливом созерцании.
— Знатный налим! — лепечет Ефим, почесывая под ключицами. — Чай, фунтов десять[6] будет.
— Н-да. — соглашается барин. — Печенка-то так и отдувается. Так и прет ее из нутра. А. ах!
Налим вдруг неожиданно делает резкое движение хвостом вверх и рыболовы слышат сильный плеск. Все растопыривают руки, но уже поздно; налим — поминай как звали.
Источник: Чехов А. П. Налим // Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Сочинения: В 18 т. / АН СССР. Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. — М.: Наука, 1974—1982. Т. 4. [Рассказы, юморески], 1885—1886. — М.: Наука, 1976. — С. 45—49.
1. Налим – впервые — «Петербургская газета», 1885, № 177, 1 июля, стр. 3, отдел «Летучие заметки», с подзаголовком: (Сценка). Подпись: А. Чехонте.
Включено в сборник «Пестрые рассказы», СПб., 1886; печаталось во всех последующих изданиях сборника.
Для сборника «Пестрые рассказы» Чехов снял подзаголовок и внес в текст лишь несколько изменений, в частности: устранил ошибку газетного набора — «горличка» (должно быть «орличка» — степная птица); добавил слово «анафема» («Печенка-то так и отдувается у анафемы»), устраненное, однако, во втором издании сборника; в реплике Василия «сейчас» заменил на «сичас», но «иде» — на «где».
Сюжет рассказа, как вспоминал М. П. Чехов, связан с действительным происшествием: «Я отлично помню, как плотники в Бабкине ставили купальню и как во время работы наткнулись в воде на налима» (М. П. Чехов. Антон Чехов и его сюжеты, М., 1923, стр. 33).
В статье Н. Ладожского «Обещающее дарование», посвященной сборнику «Пестрые рассказы», отмечалось: «Рассказ „Детвора“ ‹. › и другой рассказ — „Налим“, где описана сцена ловли налима ‹. › — хороши очень» («С.-Петербургские ведомости», 1886, № 167, 20 июня).
Чехов печатался на страницах «Петербургской газеты» еженедельно, иногда — дважды в неделю, с редкими пропусками; с июня 1885 по февраль 1886 г. здесь появилось 42 рассказа, в том числе «Сапоги», «Налим», «Егерь», «Злоумышленник», «Горе», «Детвора», «Тоска». (вернуться)
2. Орличка – степная птица; горличка – горлица, дикий голубь. (вернуться)
3. Порты – то же, что штаны. (вернуться)
4. Полти́нник — это 50-копеечная монета, в старину слово «полтина» было официальным термином и чеканилось на лицевой стороне монеты. (вернуться)
5. Арши́н — единица измерения длины, равен 16 вершкам (четырем пядям), или 71 сантиметру.
Слово было заимствовано у татар, в чьем языке означает локоть как меру длины. (вернуться)
6. Фунтов десять — фунт — мера веса, равная 0,41 кг; «фунтов десять» — около 4 кг. (вернуться)
Источник
