Статья Инклюзивный театр, что это такое и его значимость в дошкольных учреждениях
Татьяна Зидова
Статья Инклюзивный театр, что это такое и его значимость в дошкольных учреждениях
Инклюзивный театр, что это такое и его значимость в дошкольных учреждениях.
Составила: учитель-дефектолог Зидова Т. В.
Тема инклюзивного образования для многих остаётся сложной и неоднозначной. Но развитые страны давно пришли к тому, что необходимо включать детей с особенностями развития или ограниченными возможностями здоровья в обычную реальность — в учёбу, в творчество. И нам, в свою очередь, тоже включаться в их мир. Мы немного расскажем, что такое инклюзивный театр и для чего нужно его увидеть.
Инклюзивный театр — это сценическое действо с участием людей с особенностями в развитии, как физическими, так и ментальными. Это молодое направление, которое, тем не менее, уже получило распространение в России. Инклюзия происходит от английского слова «включение», то есть инклюзивный театр — это театр включения, вовлечения. Изначально он воспринимался как необходимая особенным детям арт-терапия, но сейчас во всём мире прослеживается тенденция восприятия человека и художника вне зависимости от его диагноза.
Цель
1. Привлечение внимания общества к теме социализации людей с ограниченными возможностями здоровья через инклюзивный театр.
2. Популяризация методики инклюзивного театрального образования в профессиональном сообществе как эффективного инструмента интеграции детей с ограниченными возможностями в социум.
3. Раскрытие потенциала детей с ограниченными возможностями здоровья, участников инклюзивного театра.
Задачи
1. Популяризация инклюзивного театра посредством включения инклюзивных спектаклей в образовательный процесс детского сада.
2. Организация показов инклюзивного спектакля для детей общеобразовательных групп.
3. Расширение кругозора и повышение самооценки у детей инклюзивного театра и актеров (детей) участвующих в инклюзивном спектакле.
4. Привлечение взрослых к проблемам инклюзиии, возможности ее доступности.
Обоснование социальной значимости
Инклюзивный театр – это современный инструмент реабилитации и социализации детей с ограниченными возможностями здоровья (ОВЗ, который набирает популярность во всём мире. Творческий процесс, как показывает мировая практика и отечественный опыт, является самым эффективным методом для людей с ОВЗ в их социальной и культурной адаптации, обосновывает их право на культуру в самом широком смысле этого слова и способствует личностной самореализации. Организация театрального спектакля для последующего представления зрителям силами людей с ОВЗ, позволяет интегрировать людей с инвалидностью в общекультурную среду и одновременно является пространством для исследований в области театра, педагогики, психологии.
За короткий срок в результате инклюзивного взаимодействия удается добиться высокого уровня актерского мастерства от детей, которые ранее не имели опыта актёрской деятельности, помочь им адаптироваться в социуме и повысить качество жизни.
Важно понимать, что проблемы ребенка с особенностями развития — это отсутствие или недостаток социального опыта. Нам не всегда это понятно, но это нужно осознавать. Человеку с особенностями развития при попадании в какой-то коллектив важно понять, как в этом коллективе люди взаимодействуют друг с другом. Как правило, у этих детей нет или не было детского коллектива, в котором бы они развивались, как это происходит в норме. Даже в детском саду они одиноки, не учатся быть участниками социума, поэтому у таких детей может быть несколько нестандартное поведение. Важно понимать, что нужно наработать социальный опыт. Трудно уравнять всех, но очень важно это сделать перед культурными правилами, которые вы создаете.
Нужно транслировать культурный опыт через игровое взаимодействие. Игра — основа культуры. Через нее можно наладить общение с любым человеком. Отношения строятся как в диалоге, так и в конфликте. Через конфликт мы понимаем границы. Это важно, потому что дети с особенностями развития безграничны: не чувствуют своих границ, не чувствуют границ другого человека. Через выстраивание этих границ возможно и выстраивание социальности.
Творчество присуще каждому человеку. В творчестве нет границ, и в творчестве нет людей с инвалидностью. Творчество — это всегда преодоление, и это всегда серьезно.
Соприкосновение с работами инклюзивного театра может помочь нам больше узнать о мире и о других людях, от которых мы обычно далеки. Кроме того, этот процесс даёт возможность детям с особенностями ощутить свою телесность, попробовать себя в другой роли.
С художественной точки зрения, особенные дети невероятно органичны в театральном пространстве. Они нетривиально мыслят, по-новому осмысляют материал. Инклюзивный театр — это разговор о принятии, искренности и непредвзятости искусства и помощи обществу стать чувствительнее к переживаниям другого человека.
Очень сложно пробудить мотивацию к самостоятельной спонтанной деятельности, чтобы ребенок не боялся сделать что-то свое. Если он этого не делает, то мы воспитываем роботов.
Действия в театре самостоятельны, целесообразны и ответственны. К сожалению, ребенок с особенностями развития в его опыте жизни очень редко бывает самостоятельным, ему не доверяют самостоятельность. Поэтому он не понимает, что его действия имеют последствия. Без этого мы не можем приступить к творчеству в театре. Но ответственность — это тоже та вещь, которую нужно делегировать ребенку с особенностями развития.
Актер должен понимать, что он делает, что он имеет право на ошибку. Важно осознавать, что он должен исправить ее так, чтобы никто не заметил. Ребенок не должен переживать из-за ошибки, следует понимать и искать способ ее исправить. Это очень высокий уровень самосознания. Все остальные не должны помогать ему физически, но им нужно войти в эту ситуацию ошибки и внутри коллектива ее справить. Это и есть коллективное творчество — целостное видение ситуации.
Обычный театр существует до тех пор, пока в нем есть зрители; инклюзивный театр — совсем другая история. Главное в нем происходит на репетициях, на сцене между актерами, и эта магия существует вне зависимости от того, есть ли у нее аудитория.
Мы не просто ставим спектакль, мы пытаемся нащупать новое содержание, новую форму, учитывая специфику тех людей, с которыми мы работаем. Его особенности должны стать его достоинствами. Давая человеку с особенностями высказаться, мы можем услышать нечто такое, чего никто другой не может сказать. Ради этого мы и занимаемся особым театром.
Фотоотчет о городских спортивных соревнованиях между детьми дошкольных образовательных учреждениях города Пионерский Этой осенью проходили очередные городские соревнования между детьми детских садов города Пионерский. В них принимали участия дети старших.
Использование нестандартного оборудования в дошкольных учреждениях Использование нестандартного оборудования в дошкольных учреждениях. Лидия Волкова. «Весёлые лужицы». Цель:Развитие мышц нижних конечностей,.
Классный час для учащихся начальной школы «Что такое хорошо и что такое плохо» Классный час на тему: «Что такое хорошо и что такое плохо» Цели и задачи: формировать у учащихся ценностную ориентацию, способность формировать.
Конспект НОД для детей старшей группы «Что такое хорошо, а что такое плохо» (5–6 лет) Цель: 1. Учить детей быть внимательными друг к другу, замечать в себе и друзьях положительные и отрицательные качества характера,.
Конспект занятия по развитию речи в старшей группе «Что такое хорошо, а что такое плохо!» Цель: • систематизировать знания детей о правилах хорошего и вежливого поведения, • дать представление о специфических сторонах общения.
Консультация для родителей «Значимость игры для детей» Мы ссорились, мирились. Мы ссорились, мирились И спорили порой, Но очень подружились За нашею игрой. Игра игрой сменяется, Кончается игра,.
Родительское собрание «Раскрытие цветка, или Что такое хорошо и что такое плохо» Тема: «Раскрытие цветка, или что такое хорошо и что такое плохо». План. 1. Что мы имеем в виду, когда говорим об упрямстве? 2. Причины.
Занятие по социально-коммуникативному развитию «Что такое хорошо, а что такое плохо» в старшей группе Цель: формирование положительного отношения к себе и близким. Задачи: — конкретизировать первоначальные представления о себе (чувства,.
Значимость сюжетно-ролевой игры в развитии воспитанников Вы наверное согласитесь, что игра в развитии детей была и остается ВЕДУЩЕЙ в развитии детей! Несомненно существует множество видов игр в.
Источник
Включенное наблюдение: Зачем нам нужен инклюзивный театр и как практиковать инклюзивное зрительство
Этот текст, который был также опубликован в зимнем буклете ЦИМа, — рассказ об особой позиции инклюзивного театра в России и мире и попытка осмыслить особую позицию зрителей инклюзивных спектаклей.
1. Инклюзия — это редкость?
Студийная театротерапия помогает людям с особыми возможностями уловить свою телесность. Современный танец и постдраматический театр включают и даже профессионализируют особых актеров, предлагая зрителям преодолевать неловкость от контакта с ненормативными телами. Самого поверхностного знакомства с этими практиками может хватить, чтобы поверить в высокую миссию и необходимость театра. Правда: мое собственное решение писать о театре окончательно сформировал именно семинар об инклюзии на «Международных встречах»-2017. Настолько же энергетически и этически заряженной дискуссии я к тому моменту не слышала — а может быть, не слышала и до сих пор.
Но вот беда: с того фестиваля прошло почти два года, а инклюзивных спектаклей я за это время посмотрела шесть — против нескольких сотен всех остальных. Проблема, возможно, не только во мне. «Я тринадцать лет оттрубила театральным обозревателем “Афиши» и видела почти все, что происходит на московской сцене. Но никогда не видела инклюзивный театр. Хотя он существовал в России долгие годы», — писала арт-директор ЦИМа Елена Ковальская в репортаже о театральной студии в составе РОО «Круг», организаторах «Протеатра». Дело было еще в 2015 году, но с тех пор мало что изменилось. Ежегодно проходят «Международные встречи”, раз в три года «Круг» собирает и конкурс-фестиваль российских театров. В остальном почти все особые театральные инициативы либо оказываются яркими, но разовыми событиями, либо существуют вдалеке от широкой аудитории.
Впрочем, даже бум инклюзивной режиссуры или выход студий на большие площадки могли бы изменить ситуацию только наполовину. Как полагается в современном театре, все главное происходит в головах у публики. Возможно, необходимая и пока недостающая часть дискуссий вокруг особого театра — разговор именно о том, как и зачем практиковать инклюзивное зрительство.
2. Искусство — это протез
Однажды Венере Милосской подарили протез руки. Она была инвалидкой — а стала киборгом. Это не шутка: в начале этого года агентство Handicap International запротезировало Венеру и еще десяток луврских скульптур. Аккуратные сине-серые конечности напечатали на 3D-принтере и на сутки прикрепили к репликам музейных экспонатов и к памятникам на площадях.
Поводом для акции #BODYCANTWAIT оказалось появление новой технологии протезирования. Handicap International, которые недавно ушли от слова «увечье» в названии и переименовались в Humanity & Inclusion, уже больше 30 лет помогают людям с особыми потребностями из конфликтных зон и развивающихся стран. #BODYCANTWAIT призывала взвинтить темпы производства протезов и, главное, объемы их экспорта.
Пластиковые конечности у скульптур меняют только их внешний вид. Совсем другое дело с новейшими изобретениями для людей: бионическими ногами со встроенным детектором далеких землетрясений, дизайнерскими руками с датчиками пульса и даже костюмами-экзоскелетами, которые теперь помогают двигаться рабочим, врачам и лыжникам. Конечно, говорить о всеобщей пользе технологий, которые вырастают из медицинской помощи маломобильным людям, в нашей стране несколько неловко. Здесь «пособие по инвалидности» до сих пор называется именно так и составляет от силы 20 тысяч рублей, а психоневрологические диспансеры действуют в основном по принципу «накачай лекарствами — свари овоща». И все же инклюзивный театр и вообще инклюзивное искусство в своих лучших формах оказываются именно метафорическим протезом в лучшей же форме: они не просто восстанавливают утерянное, а программируют новые способы чувствовать — и для актеров, и для зрителей.
3. Инклюзия — это не ремонт
Сами Humanity & Inclusion, между тем, цель #BODYCANTWAIT сформулировали так: «Ни одно тело в мире не должно так долго ждать, пока его починят». Удивительно, но этот программный лозунг — характерный пример языка дискриминации, который еще с конца девяностых старательно вычищают из нашего сознания социальные активисты. Не «инвалид», а «человек с особыми потребностями», на крайний случай — «с особыми возможностями», совсем на крайний — «человек с инвалидностью». Не «починка» — а что?
Доминантное сегодня представление о disability (к сожалению, ни на английском, ни на русском адекватного слова все еще не придумали: «инвалидность», как и disability, подразумевает негодность, а «особость» звучит слишком размыто) говорит, что инвалидность — это в первую очередь не заболевание, а социально обусловленное состояние. Эта концепция стремится понять, как перестроить институты и нормы, которые пока исключают людей с особыми потребностями из жизни общества.
Сейчас на социальную модель наступают и техноутописты с мечтами о бионическом будущем, и медики, которые боятся отказа от эффективной и для кого-то, возможно, предпочтительной терапии. Но она выглядит абсолютно прекрасно на фоне более ранних идей. Религиозные учения часто трактуют особенности как наказание за греховность. Массовая культура тиражирует истории «суперкалек» — так в англоязычных исследованиях называют стереотипный образ особого человека, который с потерей нормативных возможностей приобретает альтернативную суперспособность и становится даже сильнее обычных людей. Увечные супергерои вроде Мэтта Мердока из комиксов Marvel, гении-аутисты вроде Рэймонда Бэбитта из канонического «Человека дождя» и Шона Мерфи из совсем недавнего сериала «Хороший доктор», — все они представляют спектр красивых историй о подстройке особых людей под большое общество и оказываются манифестами нормативности. Честного апофеоза такой сюжет достигает в недавнем российском фильме «Временные трудности». Мальчику с детским церебральным параличом отец помогает так: демонстративно уничтожает коляску, нагружает домашней работой, однажды и вовсе заставляет сына проползти сотню километров до дома по болотистому лесу. В финале мальчик перерождается в успешного и мобильного импозантного бизнесмена на яхте.
4. Норма — это ресурс
Попав в прошлом году на камерное экспертное обсуждение итогов «Международных встреч», я стала свидетельницей двухчасового спора вокруг двух постановок — по Пушкину и по Шекспиру. Темой фестиваля тогда были «современный танец и классический репертуар». Вокруг способов присвоения классики дискуссия и разгорелась.
Студийцы «Круга» с ментальными особенностями вместе с двумя актрисами-ассистентками на фестивале показали спектакль, где разыгрывали в неспешном танце сцены из «Евгения Онегина». Актеры из немецкого Blaumeier Atelier последовательно и экзальтированно представляли «Бурю»; помню, что самым сильным моим впечатлением оказалось решение выбрать на роль злодея Калибана актера почти без конечностей, только с одной рукой — то ли смелое, то ли просто чудовищно неэтичное.
Общей претензией к этим спектаклям стал отказ от эстетических идеалов современного театра в пользу кондовой драмы. Руководительница студии «Круг» и организатор «Протеатра» Наталья Попова, между тем, артикулирует свои цели совсем иначе: «Использование классического репертуара в инклюзивных проектах открыто и провокационно заявляет право на образец и право на его изменение своей телесностью». Работа над классическим текстом становится возможностью присвоить культуру, которую большая часть общества впитывает естественным образом. Когда участники и участницы Blaumeier выходят на сцену в костюмах, которые многие зрители позже называют вульгарными и стыдными, они, скорее всего, манифестируют альтернативный эстетический идеал. И хотя почти всегда остается вопрос о режиссерском влиянии на актерские решения (даже если и режиссер принадлежит к особой группе), такая работа с культурными образцами переворачивает стремление к нормативности. Зрители здесь получают возможность впустить еще один небольшой фрагмент реальности в собственное поле нормы.
5. Особенности — это тоже ресурс
Не знаю, что важнее в спектаклях «Круга»: зрительские впечатления или опыт комфорта и взаимной поддержки, который приобретают студийцы на репетициях. Думаю, что первая цель здесь дополняет вторую. Но если искусство ставит во главу угла только решение социальных задач, то его эффективность нужно измерять по методикам из сферы благотворительности или общественной работы. Результаты могут оказаться печальными: в численных соотношениях вложений и результата работа социальных фондов и психологических организаций наверняка приносит больше пользы, чем однократное участие в инклюзивном спектакле или даже постоянная поддержка особой студии.
Этот аргумент британской исследовательницы Клер Бишоп о социальном искусстве поражает своей ясностью: она не предлагает отказаться от этического заряда в художественной работе — просто напоминает, что есть более прямые пути к его реализации. Искусство, между тем, предоставляет мощный инструмент раздвижения эстетических границ нормы. Бишоп предлагает художникам искать тот самый метафорический протез, который обнаружит новые способы чувствовать или поставит под вопрос привычные.
Вот один из самых радикальных примеров: украинский фильм «Племя», который рассказывает историю об интернате для слабослышащих подростков, не сопровождая ее субтитрами. Саундтрек из бытовых шумов, однако, организует странную симметрию между аудиториями со знанием жестового языка и без. Одним доступны реплики персонажей и развертывание сюжета, другие следят за экспрессией жестов и мимики, параллельно отчетливо ощущая дистанцию между собой и героями, которые не слышат приближающихся шагов или хлопка дверью. В театре телесное подключение к особому опыту может работать еще ярче. В «Рождении памяти» британской группы EXIM, которое показали на тех же «Международных встречах»-2018, три танцовщика пятьдесят минут пытались ритмически и жестуально подстроиться под танцовщика с церебральным параличом. «Племя», «Рождение памяти» и другие похожие работы представляют мир, где не особых людей переделывают подо всех остальных, а наоборот.
6. Инклюзия — это колонизация?
Еще одна радикальная черта «Племени»: фильм оказывается непрерывной цепочкой из подростковой тирании, сексуального насилия, а также абортов над грязной ванной. «Глухота работает в качестве метафоры, из буквальной физической немощи она превращается в образную нравственную», — писали украинские критики в 2014 году, рассматривая интернат как метафору местного революционного хаоса. Режиссер Милослав Слабошпицкий не соглашался, но и не сопротивлялся — так что фильм, в принципе, можно счесть этической катастрофой. И все же есть одно «но». Во многих кино- и театральных проектах особые роли из классических текстов играют актеры с нормативными телом и сознанием. Как, например, в «Трех сестрах» Тимофея Кулябина — где исполнители, которые выучили жестовый язык, три часа разыгрывают на сцене всю ту же метафору тотальной глухоты персонажей Чехова. А вот Слабошпицкий нашел двадцать действительно слабослышащих подростков и взрослых и пригласил их в проект.
Сегодня западные инклюзивные ассоциации все чаще настаивают на том, чтобы адаптировать для особых людей вступительные испытания и учебные планы художественных университетов. Актеры из «Племени», конечно, были непрофессионалами. Хотя их участие уже представляет шаг к деколонизации особого опыта, полностью избежать обвинений в отдалении от жизненных проблем его носителей может только искусство, созданное ими самими. Зрители в таком случае оказываются свидетелями автобиографических лабораторных экспериментов по принятию или изменению своей особости.
Способом переизобрести формы контроля над собственным телом часто становятся цифровые технологии — будь то в форме кресла Стивена Хокинга, которое превращало его мимику в систему управления окружающей средой, или хореографий Кэти Вайс, в которых ее более легкая форма склероза становится отправной точкой для медиа-танца. В перформансе A String of Lies она проецировала на других танцовщиков изображения собственного тела. В Dummy зрители передавали друг другу дисплей с заранее записанным видеопортретом Вайс и аудиокомментариями вроде «черт, сейчас больно» или «не уроните меня», потом появлялась она сама и забирала экран. Минимальные средства — но они возвращают танцовщице возможность присутствовать на сцене, а исследователи уже называют Вайс пионеркой киборг-театра.
7. Инклюзия — это шаг к комфорту
«Никогда не говорите поверх диалога без абсолютной необходимости (пример — говорящий достает пистолет). Если перебить диалог нужно, выбирайте наименее важный для сюжета. Описывайте то, что вы видите, без интерпретации и личных комментариев. Не стремитесь заполнить каждую паузу. Оставляйте пространство для внимания к атмосфере или фоновым шумам», — написано в гайдлайне по тифлокомментированию, который подготовил Американский совет слепых.
Сегодня даже в России можно попасть на спецпоказ кино или спектакля для слабовидящих людей. В «Современнике», «Геликон-опере», в, как ни странно, Московском губернском театре постоянно идут спектакли с тифлопереводом. Фестиваль «Золотая маска» в этом году даже выпустил приложение с предзаписанной аудиодескрипцией нескольких спектаклей. Однако поисковое искусство заходит дальше — и пробует отказаться от главного пункта из американского гида: «Исчезайте. Хороший тифлокомментарий привлекает внимание не к себе, а к происходящему».
В прошлом году Disability Studies Quarterly, лучший западный академический журнал по исследованиям инвалидности, посвятил целый номер «искусству слепоты» — blindness arts. Одним из кейсов стал проект A Zimmer of Hope британской компании Unscene Suffolk. До того британцы же Extant предлагали слушать аудиодескрипции не только особым посетителям, но всем собравшимся. А Unscene решили интегрировать тифлокомментатора прямо в действие. Профессиональная тифлокомментаторка разрабатывала текст для этой роли вместе со слабовидящими актерами. Так выяснилось, например, что они привязывают описания к тактильным или другим сенсорным ощущениям, а не пользуются абстрактной лексикой — и даже что аудиодескрипция может помочь им сохранить хореографический рисунок.
Не знаю, как A Zimmer of Hope восприняла аудитория, — но помню собственные впечатления от питерского спектакля «Квартира. Разговоры», который похожим, мне кажется, образом расшатывал сенсорные привычки посетителей. «Разговоры» и вообще пространство «Квартира» придумали Борис Павлович и Ника Пархомовская вместе с фондом «Альма матер» и центром «Антон тут рядом». Выросший из громкого и глубокого одноименного докфильма Любови Аркус, центр работает над реабилитацией людей с расстройствами аутистистического спектра. В «Разговорах» подопечные «АТР» вместе со зрителями бродят по заставленной и ненавязчиво отремонтированной петербургской коммуналке, в полумраке читая диалоги обэриутов, наигрывая на музыкальных инструментах и беседуя за чаем. Посетители на входе получают загадочную инструкцию из одного предложения абсурдистского толка — а в остальном спектакль разворачивается спонтанно, собираясь из коммуникативных решений живых и разных людей. Главным сюжетом в «Разговорах» становится переживание странности этого замкнутого мира и поиск новых, таких же странных способов комфортного сосуществования в нем.
8. Инклюзия — это наш выбор
20 лет назад американский архитектор Рональд Мейс понял, что внимание к особым людям помогает проектировать пространства, в которых комфортнее находиться вообще всем. Среди принципов «универсального дизайна», которые предложил Мейс, оказались, к примеру: интуитивно понятная навигация, устойчивость к ошибкам, минимум физических затрат при использовании.
«В полисенсорном мире будущего не будет инвалидов», — любит повторять Наталья Попова. Определить инклюзивный театр легко: это театр, над которым совместно работают особые и нормативные художники. Понять, как прочертить границы особости, куда сложнее. Журнал «Театр», представляя десяток статей об инклюзии, уравнял их с материалами о «социальном театре» — именно так назывался тематический номер, и за репортажами о спектаклях с маломобильными актерами следовали рассказы о работе с маргинализованными группами и манифест «нужного [всем] театра» Ксении Перетрухиной.
Понять, как работают принципы «универсального дизайна» в архитектуре, тоже несложно. Можете оглядеться по сторонам прямо сейчас или в следующий раз, когда придете в ЦИМ. Можете также изучить еще более яркий образец «безбарьерной среды», музей «Гараж», — или, наоборот, оценить количество недоступных для людей с особыми потребностями мест, почитав фейсбук активистки и художницы Алены Левиной. Представить себе спектакль, в котором действительно на равных правах участвуют все особые группы и разные обладатели нормативных тел, куда тяжелее. Отдельные элементы особой культуры, безусловно, расширяют диапазон художественного опыта. Но собрать их вместе возможно единственным образом — если верить, что современный театр случается в пространстве между зрителями и авторами. Восприятие любого спектакля изменится, если вспомнить, что в зале и на сцене могут одновременно присутствовать люди с нормативными телами, с особенностями, похожими на наши, и с совсем другими особенностями. Попытка представить себе их опыт или учитывать его, придумывая спектакль и организуя его показ, станет одновременно репетицией и проявлением внимания к различию в реальности. Другое дело, что и про универсальный дизайн зрительского маршрута стоит не забывать: полисенсорный мир пока остается утопическим горизонтом, а живые и важные особые театры существуют прямо сейчас, попадая в зону нашего внимания слишком редко.
Клер Бишоп. Искусственный ад. Партиципаторное искусство и политика зрительства. М.: V-A-C Press, 2018.
Юрий Володарский. Премьера месяца: фильм «Племя» Мирослава Слабошпицкого / Forbes.ua. 2014.
Ричард Годвин, Люся Ширшова. Что с нами будет через сто лет: шесть мыслителей — о будущем наших тел / Журнал «Нож». 2018.
Елена Ковальская. Особый театр / «Такие дела». 2015.
Егор Москвитин. «Хороший доктор» от создателя «Доктора Хауса». Почему этот сериал ругают, но это совершенно не повод его не смотреть! / Meduza. 2017.
Наталья Попова. Классика в театре актеров с интеллектуальными нарушениями / Syg.ma. 2018.
Мария Сарычева (ред.). «Музей ощущений»: слабовидящие и незрячие посетители. Опыт музея современного искусства «Гараж». М.: «Гараж», 2018.
Jose Alaniz. Autism Function in “Anton’s Right Here” / Benjamin Fraser (ed.). Cultures of Representation: Disability in World Cinema Contexts. NY: Wallflower Press, 2016.
Alison Harnett. Escaping the “Evil Avenger” and the “Supercrip”: Images of Disability in Popular Television / Irish Communications Review. Vol. 8. 2000.
Robert McRuer. Crip Times: Disability, Globalization and Resistance. NY: NYU Press, 2018.
Jennifer Parker-Starbuck. Cyborg Theatre: Corporeal/Technological Intersections in Multimedia Performance. NY: Palgrave Macmillan, 2011.
Hannah Thompson et al. Blindness Arts / Disability Studies Quarterly. Vol. 38. 2018.
Claire Voon. Classical Sculptures Raise Prosthetic Limbs for Disability Rights / Hyperallergic. 2018.
The Audio Description Guidelines / American Council of the Blind. 2003.
Источник
