Годы реакции что значит

—> Детская Энциклопедия —>

ГОДЫ РЕАКЦИИ И НОВЫЙ РЕВОЛЮЦИОННЫЙ ПОДЪЕМ. В годы реакции

Кончался 1907 год. В России после пораже­ния революции воцарилась мрачная реакция. Глава контрреволюционного правительства министр внутренних дел П. А. Столыпин (по имени которого виселицы стали называть «сто­лыпинскими галстуками») поставил своей целью навсегда «успокоить» Россию, т. е. сделать невозможной новую революцию.

Программа Столыпина была общей програм­мой помещиков-крепостников и крупной бур­жуазии. Пережившие смертельный страх перед восставшим народом, господствующие классы стремились теперь с помощью террора физиче­ски истребить пролетарский авангард и устра­шить стоящие за ним широкие массы. Многие тысячи мужественных борцов томились на каторге, в тюремных застенках. С особым рве­нием полиция охотилась за руководителями революционной партии пролетариата.

Владимиру Ильичу Ленину еще раньше пришлось оставить Петербург (куда он вернул­ся из эмиграции в ноябре 1905 г.) и поселиться в Финляндии, в местечке Куоккала. Но и здесь оставаться с каждым днем становилось опаснее. Летом 1907 г. начальник петербург­ской охранки получил распоряжение сообщить все имеющиеся данные о В. И. Ульянове (Ле­нине) и «возбудить вопрос о выдаче его из Фин­ляндии». Тайные агенты полиции зачастили в Куоккала. Большевистский центр, видя опасность, угрожающую вождю, принял реше­ние о выезде Ленина за границу.

Нелегко было выполнить это решение. При переезде в порт Або Владимир Ильич заметил, что за ним следят, и сошел с поезда. Двенадцать верст в сильный мороз пришлось пройти пеш­ком. Тем временем пароход, капитан которого обещал взять на борт нелегального пассажира, уже ушел из Або. Оставался единственный выход — добраться до места первой остановки парохода. Часть пути проходила по еще не окрепшему льду Ботнического залива. В одном месте лед стал уходить из-под ног. Лишь слу­чайность спасла Владимира Ильича от гибели.

В первых числах января 1908 г. Ленин был уже в Швейцарии.

После бурных революционных лет, прове­денных в пролетарском центре — Петербурге,

Женева с ее размеренной, неторопливой жизнью казалась мертвым городом. «Грустно, черт побери, снова вернуться в проклятую Женеву,—писал Владимир Ильич,— да ничего не поделаешь!»

С родины приходили тем временем тяжелые вести. Полиции удалось разгромить значитель­ную часть большевистских организаций. Связи нарушились. Число членов социал-демократи­ческой партии резко уменьшилось. Царский террор напугал нестойких попутчиков пролета­риата, примкнувших к нему в разгар револю­ции. Свою измену революционному делу мно­гие из них пытались оправдать утверждения­ми о «бессмысленности» дальнейшей борьбы.

«Не переть туда, где раз были разбиты»,— откровенно выразил один из видных меньшеви­ков суть того направления, которое получило название ликвидаторства. Меньшевики-ликвидаторы призывали к отказу от неле­гальной партии, объявляя ее «отжившей». Но иной революционной партии в условиях царского режима не могло и быть. Уничтожить нелегальную партию — значило лишить пролетариат руководителя в борьбе. Что же предлагали взамен ликвидаторы? Пар­тию, которая называлась бы рабочей, но доступ в которую был открыт всем желающим. А для того чтобы получить от царизма разрешение на легальное существование подобной партии, они готовы были отказаться и от революцион­ной программы, и от боевой тактики россий­ской социал-демократии.

Буржуазия надеялась, что ликвидаторам удастся повести рабочее движение России по реформистскому (соглашательскому) пути. Но этим расчетам не суждено было осуществиться. Ни жестокие преследования, ни клевета, ни измены не могли поколебать волю и мужество большевиков. «Нас недаром прозвали твердо­каменными»,— говорил В. И. Ленин. Каждая статья, вышедшая из-под его пера, каждое письмо товарищам по партии дышали твердой, глубоко обоснованной уверенностью в неизбеж­ности нового «1905 года», еще более мощного, чем первый. Ленин не уставал повторять: как ни свирепствуют враги, их победа недолговечна. Задачи, поставленные перед русской револю­цией всем ходом истории, не разрешены. Уро­ки революции не пропали даром: пролетариат

научился бороться, научился руководить, вести за собой широчайшие народные, крестьянские массы. «Великие задачи революций решались только тем, что передовые классы не раз и не два повторяли свой натиск и добивались победы, наученные опытом поражений. Разбитые армии хорошо учатся»,— писал Ленин.

Большевики с честью прошли эту школу. Аресты, ссылки, каторга были уделом каждого революционера-подпольщика. Но и в тюремной камере большевики оставались верны своему призванию: они учились сами и учили только что вступившую на путь борьбы молодежь, учили словом и собственным примером.

Почитайте биографии Свердлова, Дзержин­ского, Фрунзе, Калинина, Орджоникидзе, Шаумяна, Кирова и многих других учеников, соратников Ленина, и вы увидите общие черты железной гвардии большевиков, высоко про­несшей знамя партии в годы реакции.

. 31 декабря 1908 г. «Десятый павильон» Варшавской цитадели — тюрьма, в которую царизм заточал особенно опасных революцио­неров. Могильная тишина, прерываемая лишь гулкими шагами жандарма. В одиночной ка­мере узник склонился над листком бумаги. Он пишет: «Пятый раз я встречаю в тюрьме Новый год. В тюрьме я созрел в муках оди­ночества, в муках тоски по миру и по жизни. И, несмотря на это, в душе никогда не зарож­далось сомнение в правоте нашего дела. И тем не менее, если бы мне предстояло начать жизнь сызнова, я начал бы ее так, как начал. И не по долгу, не по обязанности. Это для меня органическая необходимость».

Это отрывок из тюремного дневника Фелик­са Эдмундовича Дзержинского.

Не раз похороненная своими врагами, партия рабочего класса продолжала жить. Глубже ста­новились ее корни. Большевики восстанавли­вали и укрепляли нелегальные организации, перенося центр работы непосредственно на фабрики и заводы, в гущу пролетариата, созда­вали новые подпольные типографии, печа­тали в них газеты и листовки. Вместе с тем они умело, использовали любую легальную возможность для революционной агитации: и трибуну Государственной думы, и сохранив­шиеся после полицейских разгромов профес­сиональные союзы, рабочие клубы и вечерние школы, больничные кассы и кооперативы, ле­гальные рабочие газеты.

Делегаты рабочих появлялись там, где по­лиция меньше всего ожидала революционных речей, например на съездах, которые созывались буржуазными «общественными деятелями»: женском, народных университетов, фабрично-заводских врачей. Как ни различны были кон­кретные поводы к выступлениям рабочих-боль­шевиков, смысл их выступлений был один— никакой прогресс в любой области обществен­ной жизни невозможен без уничтожения ца­ризма, без завоевания демократической респуб­лики. Обеспокоенные власти прибегали вновь и вновь к испытанным полицейским мерам. «Прежде чем мы добрались до этой трибуны,— говорил на одном из легальных съездов оратор-рабочий,— мы должны были пожертвовать не­сколькими товарищами для помещения их на казенные квартиры» (т. е. в тюрьму.— Ред.). Но вопреки всем преследованиям, слово пере­довых представителей пролетариата доходило до масс.

Реакционеры прилагали особые усилия к тому, чтобы оживить в народе религиозные предрассудки, противопоставить идеям рево­люции проповедь христианского смирения, отрешения от «земных дел». На помощь церков­никам в рясах пришли церковники без ряс— буржуазные интеллигенты, занявшиеся «бого­искательством», проповедью «нового религиоз­ного сознания». Они всячески пытались вну­шить мысль о невозможности добиться счастья на земле, о бесплодности «всяких человеческих революций». Среди социал-демократов поя­вилась группа людей, которые пытались соеди­нить социализм с религией, утверждая, что в религиозной оболочке социалистическое учение будет якобы доступнее для масс. Боль­шевики дали решительный отпор всем попыткам «обновить» религию. Всякая религиозная идея, «всякая идея о всяком боженьке», писал в эти годы В. И. Ленин, есть «невыразимейшая мер­зость». Не затемнять, а пробуждать и развивать сознание масс, научить их самостоятельно раз­бираться в смысле всего происходящего, помочь им сознательно избрать свое место в общей борьбе — такую задачу ставили и умело осу­ществляли большевики.

. В Москве, в одном из переулков, примы­кавших к Пречистенской (теперь Кропоткин­ской) набережной, находился дом, где поме­щались курсы для рабочих. Их организовала еще в конце XIX в. группа прогрессивной интеллигенции. Среди добровольцев-преподава­телей были великий физиолог И. М. Сеченов и другие известные ученые. А слушателями были замоскворецкие металлисты, преснен­ские ткачи, рабочие-железнодорожники. Немало питомцев Пречистенских курсов сражалось на баррикадах в декабре 1905 г. С огромным тру­дом удалось сохранить курсы. Полиция не­усыпно следила, чтобы в рабочие классы не проникла «крамола». Но преподаватели, свя­занные с революционным движением, находили обходные пути к осуществлению лозунга «Зна­ние — для борьбы». Преподавание естествен­ных наук было проникнуто духом материализ­ма и атеизма. На уроках литературы звучало слово Чернышевского и Белинского, Некрасова и Щедрина, Толстого и Горького. Даже далекая исто­рия средних веков становилась созвучной совре­менности, когда речь шла о народных движени­ях, о грозных крестьянских восстаниях. Курсы были одним из опорных пунктов московских большевиков. Здесь работали подпольные кружки, в которых изучали революционную теорию, читали Маркса и Ленина; в воскрес­ные дни, во время загородных экскурсий, про­исходили нелегальные сходки.

Как подо льдом, сковавшим зимой поверх­ность реки, незримо движется глубокое тече­ние, так под покровом реакции зрели силы в глубинах рабочего класса. Несмотря на реп­рессии, продолжалась стачечная борьба. Ее непосредственной целью была защита завоева­ний 1905 г. от наступления капитала.

Передовые рабочие не поддавались на при­зывы ликвидаторов. Вновь стали расти ряды революционной социал-демократии, главным образом за счет рабочих. «Дела с каждым днем улучшаются, связи расширяются, крепнут. » — писал в конце октября 1910 г. Я. М. Свердлов, незадолго перед тем бежавший из глухой сибир­ской ссылки и направленный партией на под­польную работу в Петербург. Из фактов, с которыми он сталкивался, Свердлов делал вывод: «. перелом в сторону «подъемного» настроения не миф, не фантазия, а самая наи­реальнейшая действительность».

Спустя неделю после того, как были написаны эти слова, в России снова начались открытые политические демонстрации. Поводом к ним послужила смерть Льва Николаевича Толстого —событие, всколыхнувшее в 1910 г. всю страну. Передовая Россия видела в Толстом не только великого писателя, но и великого обличителя самодержавно-полицейского государства и ка­зенной церкви, человека, который смело воз­высил свой голос против столыпинского тер­рора. В знаменитой статье «Не могу молчать» Толстой гневно выступил против казни один­надцати крестьян, осужденных военным судом за участие в «аграрных беспорядках» — вы­ступлениях против помещиков. Вот почему лозунги «Долой смертную казнь!», «Долой царских палачей!» были на устах рабочих и студентов — участников демонстраций, состо­явшихся в Петербурге, Москве и других горо­дах в день похорон писателя.

От оборонительных стачек рабочие пере­ходили к наступательным. А после кровавых событий на Лене в апреле 1912 г. — расстрела рабочих золотых приисков — революционный подъем развернулся в полную силу. В 1912 г. бастовало (по неполным данным) свыше мил­лиона рабочих — больше половины фабрично-заводского пролетариата России. В 1913 г. число стачечников еще более возросло, а в пер­вые шесть месяцев 1914 г. достигло полутора миллионов человек. Вновь поднялась волна крестьянского движения, направленного про­тив помещиков и кулаков.

Идеи, призывы большевиков вдохновляли массы. В классовых боях росло новое поколе­ние пролетарских революционеров, то поколе­ние, которое спустя несколько лет сыграло решающую роль в свержении царизма, а затем и в победе Великого Октября.

Источник

§ 1. Начало периода реакции

§ 1. Начало периода реакции

Новый период русской истории, наступивший после разгрома декабристов, неразрывно связан с личностью Николая I.

В 1796 г., в последний год царствования Екатерины II, у нее родился третий внук, которого нарекли Николаем. Он рос здоровым и крепким ребенком, выделяясь среди сверстников высоким ростом. Отца он потерял в четыре года. Со старшими братьями у него не сложилось близких отношений. Детство он провел в бесконечных военных играх с младшим братом. Глядя на Николая, Александр I с тоской думал о том, что этот насупленный, угловатый подросток со временем, наверно, займет его трон.

Учился Николай неровно. Общественные науки казались ему скучными. Однако к точным и естественным наукам он испытывал тяготение, а военно-инженерным делом по-настоящему увлекался. Однажды ему было задано сочинение на тему о том, что военная служба — не единственное занятие дворянина, что есть и другие занятия, почетные и полезные. Николай ничего не написал, и педагогам пришлось самим писать это сочинение, а затем диктовать его своему ученику.

Посетив Англию, Николай высказал пожелание, чтобы лишились дара речи все эти болтуны, которые шумят на митингах и в клубах. Зато в Берлине, при дворе своего тестя, прусского короля, он чувствовал себя как дома. Немецкие офицеры удивлялись, как хорошо он знает прусский военный устав.

В отличие от Александра I, Николай I всегда был чужд идеям конституционализма и либерализма. Это был милитарист и материалист, с презрением относившийся к духовной стороне жизни. В быту он был очень неприхотлив. Суровость сохранял даже в кругу семьи. Однажды, будучи уже императором, он беседовал с наместником на Кавказе. В конце беседы, как водится, спросил о здоровье супруги. Наместник пожаловался на ее расстроенные нервы. «Нервы? — переспросил Николай. — У императрицы тоже были нервы. Но я сказал, чтобы никаких нервов не было, и их не стало».

Николай лично допрашивал многих декабристов. Одних он пытался склонить к откровенным показаниям мягким обращением, на других кричал. Арестованные содержались в Петропавловской крепости в суровых условиях. На допросы их возили в кандалах. Следователи нередко угрожали пытками. Суд над декабристами происходил при закрытых дверях. Угодливые царедворцы, назначенные судьями, вынесли очень жестокий приговор. Пятеро декабристов (К.Ф. Рылеев, П.И. Пестель, С.И. Муравьев-Апостол, М.П. Бестужев-Рюмин и П.Г. Каховский) были приговорены к четвертованию. Николай заменил его на повешение. Казнь совершилась рано утром 13 июля 1826 г. в Петропавловской крепости.

121 декабриста сослали на каторгу или на поселение в Сибирь, заключили в крепость или послали умирать на Кавказ рядовыми солдатами. Немногим довелось пережить долгое николаевское царствование.

Николай I страшно гордился своей победой над декабристами. Между тем в военном плане она ничего не значила. А в моральном отношении Николай проиграл, ибо суровыми приговорами по делу декабристов навсегда оттолкнул от себя ту часть образованного общества, с которой они были связаны идейными, родственными и дружескими узами. Ничто так не укрепляет идеи, как бесчеловечные гонения против их сторонников.

Правительство предприняло ряд мер по укреплению полиции. В 1826 г. было учреждено Третье отделение Собственной его императорского величества канцелярии, которое стало главным органом политического сыска. В его распоряжении находился Отдельный корпус жандармов. Начальник Третьего отделения одновременно являлся и шефом корпуса жандармов. Долгие годы эту должность занимал граф А.Х. Бенкендорф, участвовавший в разгроме декабристов и в следствии над ними. Личный друг Николая I, он сосредоточил в своих руках громадную власть.

В обществе, терроризированном расправой над декабристами, выискивали малейшие проявления «крамолы». Заведенные дела всячески раздувались, преподносились царю как «страшный заговор», участники которого получали непомерно тяжелые наказания. В 1827 г. среди студентов Московского университета был обнаружен кружок из шести человек, которые намеревались положить к памятнику Минину и Пожарскому прокламацию с требованием конституции. Так возникло «дело братьев Критских», Старший брат через четыре года умер в Шлиссельбургской крепости, другой брат, отправленный рядовым на Кавказ, погиб в бою, третий оказался в арестантских ротах вместе с тремя другими товарищами по несчастью.

Правительство считало, что русская действительность не дает оснований для зарождения «крамольного» образа мыслей, что все это появляется под влиянием западноевропейских освободительных идей. Поэтому преувеличенные надежды возлагались на цензуру. Министр народного просвещения граф С.С. Уваров, в чьем ведении находилась цензура, видел свою задачу в умножении, «где только можно, числа умственных плотин» против наплыва «вредных» идей. В 1826 г. был принят новый устав о цензуре, прозванный «чугунным». Цензоры не должны были пропускать никаких произведений, где порицался монархический образ правления. Запрещалось высказывать «самочинные» предложения о государственных преобразованиях. Сурово пресекалось религиозное вольномыслие. Недостаточно бдительные цензоры получали взыскания или увольнялись.

Другие ведомства тоже стали добиваться для себя права цензуры — каждое в области своих интересов. Вскоре такое право приобрели Третье отделение. Синод, почти все министерства. Даже Управление коннозаводства обзавелось собственной цензурой. Разгул цензуры превзошел все разумные рамки — даже с точки зрения правительства. Но попытки как-то исправить положение давали лишь кратковременньп успех, а затем в цензуре восстанавливались хаос и произвол Жертвами его нередко становились дружественные правительству люди, а освободительные идеи неведомыми путями продолжали проникать в Россию.

Николаевское правительство пыталось разработать собственную идеологию, внедрить ее в школы, университеты, печать, воспитать преданное самодержавию молодое поколение. Главным идеологом самодержавия стал Уваров. В прошлом вольнодумец, друживший со многими декабристами, он выдвинул так называемую «теорию официальной народности» («самодержавие, православие и народность»). Смысл ее состоял в противопоставлении дворянско-интеллигент-ской революционности и пассивности народных масс, наблюдавшейся с конца XVIII в. Освободительные идеи представлялись как наносное явление, распространенное только среди «испорченной» части образованного общества. Пассивность же крестьянства, его патриархальная набожность, стойкая вера в царя изображались в качестве «исконных» и «самобытных» черт народного характера. Другие народы, уверял Уваров, «не ведают покоя и слабеют от разномыслия», а Россия «крепка единодушием беспримерным — здесь царь любит Отечество в лице народа и правит им, как отец, руководствуясь законами, а народ не умеет отделять Отечество от царя и видит в нем свое счастье, силу и славу».

Уваровская теория, которая в те времена покоилась, казалось, на очень прочных основаниях, имела все же один крупный изъян. У нее не было перспективы. Если существующие в России порядки так хороши, если налицо полная гармония между правительством и народом, то не надо ничего изменять или совершенствовать. Все и так хорошо. Именно в таком духе истолковывал уваровские идеи Бенкендорф. «Прошедшее России было удивительно, — писал он, — ее настоящее более чем великолепно, что же касается ее будущего, то оно выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение».

В действительности гармонии интересов не было и тогда. Наоборот, существовало много проблем, над которыми бился, но которых так и не решил покойный император. Но они, казалось, поддавались бесконечному откладыванию. И их стали отрицать или же перестали замечать. Виднейшие представители казенной науки (историки М.П. Погодин, Н.Г. Устрялов и др.) прилагали все свое старание в раздувании легенд и мифов «официальной народности». Наигранный оптимизм, противопоставление «самобытной» России «растленному» Западу, восхваление существующих в России порядков, в том числе крепостничества, — все эти мотивы пронизывали писания официальных сочинителей.

Для многих здравомыслящих людей были очевидны надуманность и лицемерие казенного пустозвонства, но мало кто решался сказать об этом открыто. Поэтому такое глубокое впечатление на современников произвело «Философическое письмо», опубликованное в 1836 г. в журнале «Телескоп» и принадлежавшее перу П.Я. Чаадаева, друга А.С. Пушкина и многих декабристов. С горьким негодованием говорил Чаадаев об изоляции России от новейших европейских идейных течений, об утвердившейся в стране обстановке национального самодовольства и духовного застоя. По распоряжению царя Чаадаев был объявлен сумасшедшим и помещен под домашний арест. Теория «официальной народности» на многие десятилетия стала краеугольным камнем идеологии самодержавия.

Не доверяя общественности, Николай I видел главную свою опору в армии и чиновничестве. В николаевское царствование произошло небывалое разрастание бюрократического аппарата. Появлялись новые министерства и ведомства, стремившиеся создать свои органы на местах. Объектами бюрократического регулирования становились самые различные сферы человеческой деятельности, в том числе религия, искусство, литература, наука. Быстро росла численность чиновников (в начале XIX в. — 15–16 тыс., в 1847 г. — 61,5 тыс. и в 1857 г. — 86 тыс.).

Усиливался, переходя все разумные пределы, управленческий централизм. Почти все дела решались в центральных ведомствах. Даже высшие учреждения (Государственный совет и Сенат) были перегружены массой мелких дел. Это породило громадную переписку, нередко носившую формальный характер. Губернские чиновники иногда строчили ответ на бумагу из Петербурга, не вникнув в ее смысл.

Однако сущность бюрократического управления состоит не в исписывании большого количества бумаг и канцелярской волоките. Это — его внешние признаки. Сущность же в том, что решения принимаются и проводятся в жизнь не каким-либо собранием представителей, не единолично ответственным должностным лицом (министром, губернатором), а всей административной машиной в целом. Министр же или губернатор составляют только часть этой машины, хотя и очень важную. Однажды, в минуту прозрения, Николай I сказал: «Россией правят столоначальники».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Продолжение на ЛитРес

Читайте также

Начало реакции западному влиянию

Начало реакции западному влиянию Потребность в новой науке, шедшей с Запада, встретилась в московском обществе с укоренившейся здесь веками неодолимой антипатией и подозрительностью ко всему, что шло с католического и протестантского Запада. Едва московское общество

Социальная структура индоариев периода вед (конец II – начало I тысячелетия до н.э.)

Социальная структура индоариев периода вед (конец II – начало I тысячелетия до н.э.) Племена индоариев в ранних ведических текстах предстают в виде коллективов, выступающих как единое целое, но уже знакомых с социальными и имущественными различиями. Иными словами, это

Пророчества реакции

Пророчества реакции На путь последовательного, «научного» социализма Россия вступила первой в истории мира. Та русская интеллигенция, остатки и наследники которой в своем большинстве сейчас находятся в эмиграции, по понятным причинам не может сознаться в том, что эту

Начало III переходного периода

Начало III переходного периода С распадом единого государства эпохи Нового царства Египет вступил в III Переходный период (1075–656 гг. до н. э.). В начале этого времени в Нижнем и Среднем Египте правила XXI династия (1075–945 гг. до н. э.), обосновавшаяся в Танисе. Ее первым царем был

III. Победа реакции

III. Победа реакции Точкой отправления опять-таки была религия. Начали сокрушением о грехах, верою и молитвою. Ниспосланные на страну испытания представлялись заслуженною карой за грехи всего народа, о которых напоминали народной совести грозные видения. Спасение могло

Предпосылки языческой реакции

Предпосылки языческой реакции В такой обстановке старая античная религия попыталась дать христи­анству последний бой. Она сделала это не в замаскированной форме, не под флагом той или другой ереси, но совершенно открыто. Это было зако­номерно. Старое мировоззрение,

§ 11. Наступление реакции

§ 11. Наступление реакции Медовый месяц первой революции кончился реакцией. Правительство оправилось. Вспышки восстаний были подавлены, разгром первой, а потом второй дум были крупнейшими явлениями этой эпохи. Это была эпоха расправы капитализма и царизма с рабочими и

Две реакции[113]

Две реакции[113] Когда всматриваешься в нынешний облик русской эмиграции, замечаешь чрезвычайно знаменательный процесс, в ней совершающийся: ее «центр» расползается, уходя в «крылья». Этот процесс многими еще не осознан во всей его остроте, но, по-видимому, скоро он

Начало III Переходного периода

Начало III Переходного периода С распадом единого государства эпохи Нового царства Египет вступает в III Переходный период (1075–656 гг. до н. э.), на протяжении которого он остается либо сильно децентрализованным при чисто формальном наличии единой царской власти, либо

Начало III Переходного периода

Начало III Переходного периода С распадом единого государства эпохи Нового царства Египет вступает в III Переходный период (1075–656 гг. до н. э.), на протяжении которого он остается либо сильно децентрализованным при чисто формальном наличии единой царской власти, либо просто

2. Начало периода раздробленности и его общая характеристика

2. Начало периода раздробленности и его общая характеристика 2.1. Начало разделения. Центробежные тенденции в Древней Руси стали проявляться еще в эпоху правления Ярославичей и, постепенно нарастая, вылились в конце XI в. в княжеские междоусобицы. Стремление князей, с

1. Начало первого периода царствования Петра I

1. Начало первого периода царствования Петра I Думаю, что большинство из вас знает, что Петр был провозглашен царем в десятилетнем возрасте, после смерти своего старшего брата царя Федора Алексеевича; что тут же случился стрелецкий бунт, <4>который привел к

Источник