Что значит видеть духовно

О духовном зрении

Из книги митрополита Филарета (Вознесенского) «Глаголы жизни вечной», изданной в серии «Духовное наследие русского зарубежья», выпущенной Сретенским монастырем в 2007 г.

Что в наше время редко приходится встречать примеры сильной, живой, могучей веры, вряд ли кто-либо станет против этого возражать. Но в то же самое время приходится порой слышать, — это приходилось слышать не раз и мне, и другим, — как иногда люди сами о себе говорят: «О, я очень религиозный, я глубоко верующий», и говорят это искренне, думая, что они в самом деле с полным основанием могут о себе так сказать. Но, увы — на это в большинстве случаев ответ будет такой: «Возлюбленные, не обманывайте себя! Посмотрите в Евангелие — там точно указаны признаки истинной веры». Вот только что в Евангелии читалось о том, каковы признаки этой веры. Господь Сам говорит, что верующих истинно, действительно, по-настоящему верующих, будут на их жизненном пути сопровождать следующие знамения: «. именем Моим будут изгонять бесов; будут говорить новыми языками; будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не повредит им; возложат руки на больных, и они будут здоровы» (Мк 16, 17–18). Вот признаки истинной веры!

Так скажи же ты, похваляющийся своей верой, есть ли у тебя эти признаки? А если нет, то чем ты хвалишься. Ведь из жизни Церкви мы видим, что те, кто действительно имели истинную веру, всегда думали о себе и о своей вере очень смиренно, всегда считали и сознавали себя маловерными. Получается парадокс — как бы самопротиворечивое положение: тот, кто действительно верует, своей вере не доверяет и видит себя маловерным, а тот, кто истинной живой веры, по существу, не имеет, тот думает, что он глубоко верует, и говорит о себе: мол, я очень религиозный и глубоко верующий…

Должно заметить, что подобный же парадокс мы видим и в моральной, нравственной, духовной оценке человека; в этом смысле справедливо говорят, что праведники видят себя грешниками, а грешники видят себя праведниками. Почему это так, легко уразуметь из простых примеров.

Представьте себе комнату, пыльную, душную и темную. Пока в ней темно, пыли никто не видит; но когда в нее врывается луч солнца, то он освещает комнату, и в этом луче пылинки становятся видными. Вот так же, пока человек не озарен лучом Божественной благодати, в его душе только мрак греха и суеты, он не видит как должно своих грехов и не понимает их тяжести; приходит на исповедь и не знает, о чем ему говорить. А когда человек озарен лучом Божественной благодати, тогда в свете этой благодати он видит свои прегрешения. Это и есть то, о чем мы молимся в Великом посту: «Даруй ми зрети моя прегрешения», ибо без света Божией благодати человек их и не увидит.

Другой пример: всякому известно, что на чистой простыне, на чистой скатерти и малое пятнышко видно, и бросается в глаза; а на грязной тряпке и крупные комья грязи не заметны, — там все слилось. Вот так же в душе человека грешного, не просвещенного Божией благодатью, не думающего о духовной жизни, не думающего об исправлении, не думающего об ответе пред Богом все слилось, и сам он ничего разобрать в этом не может; только всевидящий Господь видит печальное состояние души этого человека. Сам же он этого не чувствует, не замечает и думает, что он не так уж плох и то, что в Евангелии говорится о великих грешниках, к нему уж никак не относится. Святым он, быть может, себя не считает, но полагает, что он не так уж и плох…

Угодники Божии мыслили о себе совсем иначе и видели себя и свое духовное естество совсем в ином свете. Один подвижник все время плакал; ученик его спрашивал: «Отче, о чем ты так плачешь?!» — «О грехах моих, сын мой», — отвечал тот. «Да какие у тебя грехи? И почему ты их так оплакиваешь?» — «Сын мой, — отвечал подвижник, — если бы я мог, как должно, увидеть свои грехи, во всем их безобразии, то я и тебя бы просил оплакивать мои грехи вместе со мной». Так говорили о себе эти необыкновенные люди. Мы же, люди обыкновенные, не видим своей греховности и не чувствуем ее тяжести. Отсюда и получается то, о чем я только что сказал: придет человек на исповедь и не знает, что ему сказать. Иная исповедница так и говорит: «Батюшка, я все забыла». А как вы думаете, если человек, у которого болит рука, нога или какой-либо внутренний орган, идет к доктору, забудет ли он, что у него болит? Так и душа; если она действительно горит покаянным чувством, она не забудет грехов своих. Конечно, ни один человек не может вспомнить все свои грехи — все до одного, без всякого исключения. Но истинное покаяние непременно требует того, чтобы человек сознавал свою греховность, искренно сокрушался о ней.

Таким образом, грешник в силу своей духовной слепоты кажется самому себе чуть ли не праведником, а праведник считает себя грешником, потому что он привык вглядываться в свою душу и видеть в ней пятна греха и нечистоты. Как уже было сказано, мы молимся в Великом посту, чтобы Господь даровал нам зреть наши прегрешения — наши, а не чужие. Но об этом нужно молиться не только в посту, а всегда — молиться о том, чтобы Господь научил нас видеть себя как должно, и не помышлять о своей мнимой праведности. Будем же помнить, что только милость Господня может открыть человеку глаза на его истинное духовное состояние и этим поставить его на путь истинного покаяния. Аминь.

Источник

Как понимать зрение духовное?

мона­хиня Иули­а­ния (М.Н. Соко­лова)

Зрение духов­ное само по себе необъ­яс­нимо. Мир духов­ный не имеет ничего общего с нашей дей­стви­тель­но­стью. Обыч­ному пони­ма­нию и вос­при­я­тию плот­ского или душев­ного чело­века он не под­да­ется.

Видеть может только живой чело­век. Плот­ский же чело­век, у кото­рого все мысли, чув­ства и стрем­ле­ния направ­лены лишь на устро­е­ние зем­ного бла­го­по­лу­чия и уго­жде­ние плоти, мертв в духов­ной обла­сти; она ему чужда, и он в ней слеп. У душев­ного чело­века очи ума (духа) зату­ма­нены мяту­щи­мися чув­ствами сердца и чрез­вы­чай­ной образ­но­стью мысли. Почти все мы, а осо­бенно худож­ники, мыслим обра­зами зем­ного мира, пере­ме­шан­ными с фан­та­зией, и все увле­ка­емся кру­же­нием чувств и сер­деч­ных вле­че­ний, а это все, как дымо­вой заве­сой, засти­лает от нас неве­ще­ствен­ность ино­бы­тия. Духов­ный мир если и видится, то видится тускло, слабо и иска­женно. Поэтому ни плот­ской, ни душев­ный чело­век не может про­ни­кать в эту таин­ствен­ную область, тем более не может чер­пать из нее какие-либо образы для своего твор­че­ства.

Между тем, изоб­ра­зи­тель­ное искус­ство осно­вы­ва­ется на зрении. И если обыч­ному худож­нику, чтобы что-то изоб­ра­жать, необ­хо­димо прежде научиться видеть, то и каса­ю­ще­муся искус­ства цер­ков­ного, воз­вы­шенно-духов­ного, необ­хо­димо про­зреть в этой обла­сти. А чтобы про­зреть, надо в ней ожить, ощу­тить ее реаль­ность, зады­шать ее воз­ду­хом (молит­вой), почув­ство­вать ее уми­рен­ность и бес­стра­стие, пле­ниться кра­со­той ее чистоты, радо­стью бла­го­го­вей­ного пред­сто­я­ния пред Лицом Божиим.

Еван­ге­лие гово­рит: «Чистии серд­цем Бога узрят» ( Мф. 5:8 ). Чистое сердце — это сми­рен­ное сердце. Высо­чай­ший обра­зец сми­ре­ния и чистоты нам дан Самим Гос­по­дом Иису­сом Хри­стом, и к сле­до­ва­нию Ему при­званы все. Дости­же­ние же этой чистоты сердца есть дело жизни и духов­ного опыта. Ни из слов, ни из книг этому научиться нельзя. Поэтому нельзя научить и виде­нию духов­ному. Оно дается не только живу­щему жизнью духов­ной, но и достиг­шему уже чистоты сердца; дается как дар Божий и не всем в равной сте­пени.

Исто­рия Святой Церкви от самых первых дней Хри­сто­вой Церкви до насто­я­щего вре­мени изоби­лует при­ме­рами див­ного про­свет­ле­ния духов­ного зрения. Пре­по­доб­ная Мария Еги­пет­ская, нико­гда не видав­шая пре­по­доб­ного Зосиму, назвала его по имени, объ­явила его свя­щен­ный сан, а потом пове­лела пере­дать игу­мену его мона­стыря, чтобы он вни­ма­тель­нее смот­рел за собою и за бра­тией, ибо им надо во многом испра­виться. Они тоже были подвиж­ни­ками, но, по-види­мому, мно­гого за собою не заме­чали.

Пре­по­доб­ный Андрей, Христа ради юро­ди­вый, видев­ший Покров Божией Матери во Вла­херн­ском храме, встре­тил на город­ском рынке инока, кото­рого все вос­хва­ляли за доб­ро­де­тель­ную жизнь, кото­рому испо­ве­до­вали свои грехи и давали много золота для раз­дачи нищим. Про­ходя мимо него, пре­по­доб­ный Андрей увидел, что его обви­вает страш­ный змей, а вверху, в воз­духе, он прочел над­пись чер­ными бук­вами: «Корень вся­кому без­за­ко­нию — змий среб­ро­лю­бия». Инок же не видел и не чув­ство­вал своей беды.

Пре­по­доб­ный Сергий, сидя за тра­пе­зой с бра­тией, вдруг встал и молча покло­нился до земли свя­ти­телю Сте­фану Перм­скому, направ­ляв­ше­муся в то время в Москву, не имев­шему вре­мени заехать в оби­тель Сер­ги­еву и изда­лека бла­го­сло­вив­шему Пре­по­доб­ного и его братию. Уче­ники же только потом узнали от своего свя­того игу­мена при­чину такого его поступка. Старец Амвро­сий Оптин­ский задер­жал на три дня гостив­шего у него купца, хотя тот очень торо­пился по делам домой, а после, отпус­кая его, запо­ве­дал ему со вре­ме­нем побла­го­да­рить Бога за Его к нему милость. И только через несколько лет, уже после смерти старца, откры­лось, что тогда купца на дороге три дня под­сте­ре­гали убийцы.

Дети, не испор­чен­ные дурным вос­пи­та­нием или това­ри­ще­ством, за чистоту своих сердец также иногда спо­собны бывают видеть сокро­вен­ное. Старец иерос­хи­мо­нах Гав­риил рас­ска­зы­вал, что в дет­стве он видел то, что дела­ется далеко, и то, что другим не видно. Рас­сказы его пугали мать, про­стую, но глу­бо­ко­ве­ру­ю­щую кре­стьянку. Она его предо­сте­ре­гала и про­сила не вда­ваться в это. С годами эта спо­соб­ность у него про­пала и снова воз­никла, когда он стал уже иерос­хи­мо­на­хом. Он вос­при­ни­мал мысли чело­ве­че­ские, как явный раз­го­вор, видел совер­ша­ю­ще­еся на рас­сто­я­нии, удо­ста­и­вался видеть усоп­ших и угод­ни­ков Божиих. Старец понял, что спо­соб­ность зреть сокро­вен­ное явля­ется у чело­века только при чистоте его сердца. Рас­ска­зы­вая кое-что об этом, он с уми­ле­нием гово­рил: «Воис­тину спра­вед­ливо слово Хри­стово: чистии серд­цем Бога узрят и не только Бога, но в Боге и все сокро­вен­ное мира сего узрят».

Такого про­свет­ле­ния духов­ного зрения спо­доб­ля­ются рев­ну­ю­щие о чистоте сердца в конце борьбы с самим собою и с врагом рода чело­ве­че­ского.

Но духов­ное про­зре­ние имеет мно­же­ство сте­пе­ней.

Через дея­тель­ное сле­до­ва­ние за Хри­стом, через молитву, при сосре­до­то­чен­ном вни­ма­нии ко всему тому, что чело­век делает, гово­рит и мыслит, изо дня в день, из года в год по кру­пинке, неза­метно накап­ли­ва­ется у него духов­ный опыт. Без такого лич­ного опыта духов­ный мир непо­сти­жим. О нем можно фило­соф­ство­вать, читать, рас­суж­дать и быть в нем мерт­вым и слепым. И если направ­ле­ние пути взято пра­виль­ное, то чело­век, прежде всего, начнет видеть свои недо­статки, ошибки, свое под­лин­ное лицо без при­крас. Увидит и путь, по кото­рому идет, где опас­но­сти и как их избе­гать и т. д. Это и есть начало про­свет­ле­ния духов­ного зрения. О нем мы и молимся посто­янно и на утрен­них и вечер­них молит­вах, и в бого­слу­же­ниях, и в Псал­тири, и в ака­фи­стах, и в других молит­во­сло­виях. «Молим Твою без­мер­ную бла­гость: про­свети наша мысли, очеса и ум наш от тяж­каго сна лено­сти вос­стави» (Утрен­ние молитвы). «Свет неве­чер­ний Рожд­шая, душу мою ослеп­шую про­свети» (Утрен­ние молитвы). «Про­свети очи мои, Христе Боже, да не когда усну в смерть» (Вечер­ние молитвы). «Иисусе, Свете мой, про­свети мя» (Ака­фист Спа­си­телю). «Христе, Свете истин­ный, про­све­щаяй и освя­щаяй вся­каго чело­века…» и т. д. (Молитва 1‑го часа).

Все слу­ча­ю­ще­еся в жизни нашей: скорби, болезни, стра­сти душев­ные и телес­ные, самые гре­хо­па­де­ния — попус­ка­ется нам для того, чтобы не в теории, а из опыта каждый познал свою глу­бо­кую немощь. Позна­вая же себя, мы сми­ря­емся, по мере пре­успе­я­ния в сми­ре­нии очи­ща­емся, пока­я­нием при­вле­каем бла­го­дать Божию, кото­рая вра­чует духов­ную сле­поту и дает про­зре­ние духов­ным очам. Без такого, хотя бы началь­ного, про­зре­ния в обла­сти духов­ной что может дать в своем искус­стве чело­век, чуждый этой жизни? Образ, созда­ва­е­мый им, не будет соот­вет­ство­вать тому, что он дерз­нет выра­зить в крас­ках.

«Когда кто хочет, — гово­рит пре­по­доб­ный Симеон Новый Бого­слов, — рас­ска­зать о доме каком, или о поле, или о цар­ском дворце… надо напе­ред видеть и хорошо рас­смот­реть все такое и потом уже со зна­нием дела рас­ска­зы­вать о том. Кто может что ска­зать сам от себя о каком-либо пред­мете, кото­рый прежде не видел? Если таким обра­зом о види­мом и земном никто не может ска­зать что-либо верное, не видев то своими гла­зами, то как можно ска­зы­вать и изве­щать что-либо о Боге, о Боже­ствен­ных вещах и святых Божиих, то есть какого обще­ния с Богом спо­доб­ля­ются святые, что это за веде­ние Бога, кото­рое бывает внутри их и кото­рое про­из­во­дит в серд­цах их неизъ­яс­ни­мые воз­дей­ствия; как можно ска­зать о сем что-либо тому, кто не про­све­щен напе­ред светом веде­ния?»

Поэтому VII Все­лен­ский Собор, деяния кото­рого посвя­щены были утвер­жде­нию ико­но­пи­са­ния, при­знает истин­ными ико­но­пис­цами святых отцов Церкви. Они творят худо­же­ства, ибо они опытно после­до­вали Еван­ге­лию, имеют про­свет­лен­ные духов­ные очи и могут созер­цать то, что и как над­ле­жит изоб­ра­зить на иконе. Те же, кто только вла­деет кистью, отно­сятся или к испол­ни­те­лям, масте­рам этого дела, ремес­лен­ни­кам, или икон­ни­кам, как их назы­вали у нас на Руси.

«Ико­но­пи­са­ние совсем не живо­пис­цами выду­мано. Живо­писцу при­над­ле­жит тех­ни­че­ская сто­рона дела. Ико­но­пи­са­ние есть изоб­ре­те­ние и пре­да­ние святых отцов, а не живо­пис­цев. Сами оные боже­ствен­ные отцы наши, учи­тель­ски… объ­яв­шие таин­ство нашего спа­се­ния, изоб­ра­зили его в чест­ных храмах, поль­зу­ясь искус­ством живо­пис­цев» (VII Все­лен­ский Собор, деяние 6‑е).

Итак, повто­ряю, виде­ние духов­ное есть дар Божий, и само по себе оно необъ­яс­нимо. Здесь «мрак», как гово­рят святые отцы. Есть такое выра­же­ние: «Он вошел во мрак виде­ний». В первом ирмосе канона на День Святой Троицы поется: «Боже­ствен­ным покро­вен мед­лен­но­языч­ный мраком, изви­тий­ствова бого­пи­сан­ный закон, тину бо оттряс очесе умнаго, видит Сущаго…» Ум — это дух. Тина — здесь скорее не грех, ибо грех зава­ли­вает духов­ные (умные) очи, подобно непро­ни­ца­е­мой глыбе камня, тиною же здесь может быть наша меч­та­тель­ность, образ­ность мысли, заво­ла­ки­ва­ю­щая умные, духов­ные очи. Ум должен быть покрыт «тем­но­вид­ным» («Лествица»), то есть необъ­яс­ни­мым даже на языке святых отцов сми­ре­нием, должен очи­ститься от обра­зов мира веще­ствен­ного, и тогда его духов­ные очи могут про­зреть, но опять не сами собою, а через при­кос­но­ве­ние Боже­ствен­ных пер­стов.

Однако не сле­дует думать, что спо­до­бив­шийся этого дара спо­со­бен бывает видеть тайны сокро­вен­ные так же сво­бодно, как мы, напри­мер, видим окру­жа­ю­щий нас мир внеш­ним зре­нием. Под духов­ным про­свет­ле­нием зрения надо пони­мать особую чут­кость, спо­соб­ность сокру­шен­ного и сми­рен­ного сердца к вос­при­я­тию того, что Богу угодно будет открыть чело­веку. «В душах сми­рен­ных — небес­ные виде­ния», — гово­рит «Лествица». Это под­твер­жда­ется при­ме­рами из Свя­щен­ного Писа­ния и Житий святых. Когда скор­бя­щая о смерти сына сона­ми­тянка бро­си­лась к ногам про­рока Елисея, а его ученик хотел отстра­нить ее, пророк удер­жал его, сказав: «Оставь ее, душа у нее огор­чена, а Гос­подь скрыл от меня и не объ­явил мне…» ее горе ( 4Цар. 4:27 ).

К такому духов­ному зрению при­ло­жимо наиме­но­ва­ние созер­ца­ния того, что откры­ва­ется по воле Божией. Одним из таких виде­ний и откро­ве­ний явля­ется древ­няя икона, оди­ноко сто­я­щая в изоб­ра­зи­тель­ном искус­стве всех времен и всех наро­дов.

Итак, задачу раз­вить виде­ние внеш­нее и научить изоб­ра­жать уви­ден­ное берут на себя худо­же­ствен­ные школы и научают. Умение изоб­ра­жать то, что пости­га­ется душев­ным зре­нием и дру­гими нашими чув­ствами, явля­ется дости­же­нием худож­ника при нали­чии его тру­до­лю­бия и талант­ли­во­сти.

Виде­нию духов­ному, про­ни­ка­ю­щему в мир боже­ствен­ный, ни самому научиться про­из­вольно, ни научить невоз­можно. Его можно наблю­дать через сопри­кос­но­ве­ние с древ­ней иконой, если под­хо­дить к ней не поверх­ностно, а глу­боко, вни­ма­тельно и при­стально, с долж­ной (цер­ков­ной) точки зрения; можно ему удив­ляться и убеж­даться в его прав­ди­во­сти и истин­но­сти, но вос­хи­тить про­из­вольно дар Божий невоз­можно.

мона­хиня Иули­а­ния (Соко­лова М. Н.) “Труд ико­но­писца”

Источник