О понятии морального или нравственного права
Своеобразным признанием и в то же время развитием формулы «право есть минимум нравственности» стала высказываемая многими исследователями мысль о сближении морали и права. Эта мысль предстает и как долженствование, и в то же время как констатация определенной тенденции развития права. Г.Д. Гурвич ссылался в связи с этим на Фихте, который считал, что моральный прогресс сделает государство бесполезным и заставит его раствориться в обществе217. В.С. Соловьев был убежден, что право исторически сближается с нравственностью. П.И. Новгородцев видел важный признак прогрессивного развития права в переходе нравственного сознания в правовое218. Французский правовед Ж-Л Бержель рассматривает конвергенцию права и морали как необходимое явление219.
Право и мораль находятся в постоянном взаимодействии. Ссылки на естественное право как критерий оценки позитивных норм, толкование права, свободное усмотрение судей представляют собой по существу обращение к моральным принципам220. Таковы закономерные и постоянно повторяющиеся формы вторжения морали в сферу действия права. Связь двух систем нормативного регулирования настолько тесна, что между ними существует пограничная область, называемая иногда «моральное право». Это понятие не относится к числу строгих юридических категорий, но ему трудно отказать в праве на существование.
Л.И. Петражицкий писал, что «по отношению к тем бесчисленным этическим переживаниям, которые по нашей терминологии относятся к интуитивному праву221, обыденное словоупотребление применяет безразлично то слово “право”, то слово “нравственный” или соединяет вместе оба выражения: “я имею нравственное право”, “он не имеет нравственного права” и т.п.».222 Л.И. Петражицкий характеризует это выражение, встречающееся наряду с народным языком и у моралистов, «которые, в отличие от юристов, подчиняются и следуют обыденному словоупотреблению» как «недопустимое в науке смешение понятий и терминологический нонсенс, раз признается, что право и нравственность два различных вида явлений»223. Тем не менее существование словосочетаний «моральное право», «нравственное право» или близких к ним по содержанию выражений, в том числе и в юридической литературе высокого класса, есть результат не только «недопустимо в науке смешения понятий», но и определенного отражения противоречивой действительности, не всегда поддающейся четкой классификации.
Когда И. Кант говорит о «справедливости» как о варианте «права в широком смысле слова», противопоставляемом «праву в строгом (узком) смысле слова», т.е. позитивному, юридическому праву, он имеет в виду что-то родственное «моральному» или «нравственному праву». «Справедливость (если рассматривать ее объективно), – рассуждает Кант, – вовсе не основание для апелляции к этическому долгу других (к их благоволению и доброте), тот, кто требует чего-то на основании справедливости, опирается на свое право; но ему недостает необходимых для судьи условий, позволяющих этому последнему решить, насколько или каким образом можно удовлетворить его притязания»224. В силу этого, по определению Канта, справедливость – это право без принуждения. Из двух примеров справедливости, приводимых Кантом, можно заключить, что речь идет о пробелах в праве, о нормах, которые должны были быть предусмотрены, но которых нет в позитивном праве, что делает невозможным их принудительное осуществление. Иными словами, справедливость – это право, не гарантированное законом. Его вполне можно было бы назвать «моральное право». То же самое определение вполне применимо и к такому распространенному явлению и термину, как «естественное право» в том его понимании, которое складывалось с XVII–XVIII вв.
Когда Р. Иеринг призывал к «борьбе за право», имея в виду не только отстаивание признанных законом субъективных прав, но и развитие, изменение действующей правовой системы в соответствии с представлениями о должном, речь опять-таки шла о моральном или нравственном праве, т.е. о справедливых, необходимых нормах, не нашедших воплощения в законодательстве или иных формах позитивного права.
Пользовался понятием «нравственное право» и В.С. Соловьев: «Когда мы говорим о нравственном праве и нравственной обязанности, то тем самым устраняется, с одной стороны, всякая мысль о коренной противоположности или несовместимости нравственного и юридического начала, а с другой стороны, указывается и на существенное различие между ними, так как обозначая данное право (например, право моего врага на мою любовь) как нравственное, мы подразумеваем, что есть, кроме нравственного, еще и другое право, которому нравственный характер не принадлежит как его прямое и ближайшее определение»225.
Ряд более поздних отечественных исследователей, и среди них такой бесспорный научный авторитет, как профессор И.Д. Левин, Ф.М. Раянов и др., говорили о «юридическом праве», «праве в юридическом смысле»226. Терминология столь же несовершенная с научной точки зрения, как и «моральное право». Но ее употребление также предполагает наличие и «неюридического», т.е. опять-таки морального, естественного или отвечающего принципам справедливости права.
По мнению Р. Дворкина, конституционная система США «основана на особой теории морали, заключающейся в том, что люди обладают моральными правами против государства». «Трудные пункты Билля о правах, наподобие положений о надлежащем процессе и равной защите, следует понимать так, что они, скорее, обращаются к моральным принципам, чем устанавливают определенные понятия, – пишет он, – следовательно, суд, который возлагает на себя бремя применения этих пунктов (Билль о правах), должен быть активным в том смысле, чтобы быть готовым ставить вопросы политической морали и отвечать на них»227. Р. Дворкин полагает, что конституционное право не продвинется вперед, пока оно не обратится к проблеме «моральных прав против государства». Для этого необходимо «слияние конституционного права с моральной теорией»228. «Конституция посредством пункта о надлежащим процессе, пункта о равной защите, Первой поправки и других положений…, – развивает свою мысль Р. Дворкин, – вводит большую долю нашей политической морали в решение вопроса о действительности закона»229. Р. Дворкин понимает «моральное право» своеобразно, его отличительной чертой является не юридическая необеспеченность, а некоторая неопределенность содержания, подлежащая уточнению в ходе толкования и применения: юридическое право – конкретные, ясные нормы, моральное право – принципы общего характера.
Современные российские исследователи продолжают пользоваться понятием «моральное право». К сожалению, иногда это приводит не к уточнению изначально противоречивого термина, а к его мистификации, бросающей тень на правовую теорию в целом. Так, Р.С. Байниязов, наряду с моральным правом, выделяет еще и нравственное. «Нравственное право, – полагает он, – несомненно, выше морального и юридического. Оно ближе к абсолюту»230. Р.С. Байниязов упрекает отечественных правоведов в формально-юридическом подходе к правосознанию, в результате чего «были упущены такие явления, как юридический дух, правовая духовность, …духовная юридическая энергия»231. Некоторое представление об уровне анализа дает следующий фрагмент о значении и содержании понятия «юридический дух»: «В рамках духовно-культурологической теории фундаментальнейшей, наряду с правовой, идеей является категория “юридический дух”… Юридический дух есть духовный феномен, в концентрированной форме выражающий через абстрактное правосознание правовую духовность, правовое чувствование, правовую рефлексию, юридическое созерцание, правовой менталитет, правовое подсознание и иные проявления субъективного и объективного правосознания»232. Вероятно, это одно из ярких проявлений плодотворного проникновения ирреального в юриспруденцию, в котором ряд авторов видит верный путь обогащения правовой науки.
Источник
Нравственность в гражданском праве
Малиновский А.А., доцент МГИМО, кандидат юридических наук.
Вопрос о нравственности в гражданском праве является столь же проблематичным с научной точки зрения, сколь и плохо решаемым в практическом плане. Если внимательно взглянуть на суть проблемы, то можно заметить, что нравственность, именно как юридическое понятие, не нравится буквально всем: прежде всего законодателю, который сталкивается с определенными трудностями при возведении нравственности в закон и до последнего стремится избежать ее упоминания в нормативном акте; правоприменителю, поскольку нравственность как оценочная категория сильно затрудняет процесс юридической квалификации; профессору права, который, критикуя «каучуковые» термины в законодательстве, призывает студентов всячески избегать их использования на практике; гражданам, считающим указанные в законе нравственные требования необязательными.
В современных учебниках по гражданскому праву вопрос о роли и функциях нравственности в правовом регулировании освещается слабо. Некоторыми учеными она вообще воспринимается как юридический атавизм, доставшийся по наследству от римских цивилистов, или как правовой институт (наряду с разумностью и добросовестностью), неудачно заимствованный нами у западных правовых систем. Более того, даже в учебной литературе по общей теории права разделы о соотношении нравственности и права изложены сжато либо вообще отсутствуют. Комментарии к ГК РФ также чрезвычайно скупы при характеристике нравственно-правовых предписаний законодательства. Все это отчасти объясняется объективным падением роли нравственности в социальном регулировании общественных отношений, а соответственно — угасанием научного и практического интереса к ней.
И тем не менее, несмотря на это, нравственность продолжает выполнять определенные функции. Прежде всего в процессе правообразования законодатель стремится по мере необходимости учитывать господствующие в обществе представления об идеалах добра и справедливости, социально одобряемом поведении при формулировании правовых предписаний. Нравственные нормы, например, находят свое отражение в положениях о признании кабальной сделки недействительной, о компенсации морального вреда, о защите чести, достоинства и деловой репутации, о запрете неэтичной рекламы. Не надеясь на порядочность наследодателя, законодатель включает в кодексы предписания об обязательной доле в наследстве. Стремясь защитить предпринимателей от брачных аферисток, законодательство дает возможность заключить брачный контракт.
Одной из основных функций нравственности в гражданском праве является установление пределов осуществления субъективных прав. В данном случае указанные пределы могут быть рассмотрены в двух аспектах: социальном и правовом. С социальной точки зрения желательно, чтобы каждый поступок соответствовал нормам нравственности, общепризнанным правилам поведения, соблюдение которых позволит избежать любого социального зла, т.е. общественно негативных последствий осуществления права. Однако законодатель вряд ли вправе всегда требовать соблюдения нравственных запретов от субъекта, даже несмотря на то, что осуществление некоторых субъективных гражданских прав в конкретных случаях может быть безнравственным (например, взыскание долга с разоренного должника, принудительное выселение тяжело больного квартиросъемщика, потерявшего право на проживание). Здесь мы сталкиваемся с очень интересным социальным феноменом, когда не право старается делать людей добрее, запрещая те или иные безнравственные поступки, а, наоборот, нравственность во имя предотвращения причинения зла конкретному человеку призывает управомоченного субъекта, хотя бы временно, отказаться от осуществления своего права.
Однако возможны и другие ситуации, при которых нормы нравственности требуют от субъекта строго определенного осуществления права. Разберем пример. Собственник упаковки таблеток валидола вправе не давать их лицу, у которого в метро случился сердечный приступ, так как, действуя в пределах субъективного права (владея, пользуясь и распоряжаясь таблетками по своему усмотрению), не обязан делать это. Удивительно, но в данном случае право не похоже даже на минимум нравственности. Однако в этом нет неясностей с юридической точки зрения. Исходя из принципа «Разрешено все, что не запрещено законом», следует, что безнравственные действия тоже разрешены. Вспомним слова В.С. Соловьева, который писал: «Задача права вовсе не в том, чтобы лежащий во зле мир обратился в Царствие Божие, а только в том, чтобы он — до времени не превратился в ад» . В связи с этим попутно заметим, что вышеуказанный случай (как и любой нарочито безнравственный поступок управомоченного субъекта), образно выражаясь, представляет собой «дьявольское» осуществление субъективного права.
Соловьев В.С. Оправдание добра. М., 1996. С. 523.
Несмотря на то что гражданское законодательство устанавливает принцип беспрепятственного осуществления гражданских прав, возможность осуществлять свои права своей волей и в своем интересе (ст. 1 ГК РФ), необходимо отметить, что с нравственной точки зрения морального права на абсолютно любое правомерное поведение управомоченный субъект не имеет. Разумеется, в большинстве случаев это лишь благое пожелание общества к управомоченному лицу.
Продолжим далее. Вполне очевидно, что если один из пассажиров метро силой отберет у собственника таблетку и отдаст ее пострадавшему, то он не будет привлечен к уголовной ответственности за грабеж, поскольку, действуя в состоянии крайней необходимости, предотвращает наступление большего зла (смерть человека) совершением меньшего зла (лишением собственника одной таблетки). Таким образом, получается парадокс. Действия собственника, отказывающегося, юридически говоря, подарить таблетку валидола умирающему пассажиру, являются правомерными, но безнравственными. С другой стороны, принудительное изъятие таблетки у собственника одним пассажиром в пользу другого пассажира следует считать действием не только правомерным, но и нравственно одобряемым. Вопрос заключается в следующем: должен ли законодатель вмешиваться в такого рода конфликты между нравственностью и осуществлением права или нет? Примечательно, что в случае обмена одной таблетки валидола на золотые часы или ее продажи по дорогой цене в вышеуказанной ситуации пассажир вправе потребовать от суда признания такой кабальной сделки недействительной.
С правовой точки зрения соблюдение требований нравственности является обязательным условием осуществления некоторых субъективных прав, нарушение которого неизбежно приведет к неблагоприятным юридическим последствиям (в частности, признание сделки, противоречащей нормам нравственности, недействительной). В указанных в законе ситуациях безнравственное поведение управомоченного лица является не только общественно порицаемым, но и юридически упречным.
Настало время более предметно разобраться в том, что такое нравственность. В юридической литературе она определяется как известная совокупность исторически складывающихся и развивающихся взглядов, принципов, убеждений и основанных на них норм поведения, регулирующих отношения людей друг к другу, обществу, государству, семье, коллективу, окружающим .
См.: Матузов Н.И. Право в системе социальных норм. Курс лекций / Под ред. В.К. Бабаева. Нижний Новгород, 1993. С. 190.
Остановимся на этой дефиниции более подробно. Прежде всего правильно указывается на то, что нравственность — «это известная совокупность взглядов и принципов и основанных на них норм поведения». Именно общеизвестность нравственных норм делает их, во-первых, общепризнанными, а во-вторых, придает им качества и свойства регулятора социального поведения. Действительно, если в современном обществе на вопрос, что законно, а что нет, могут ответить только юристы, специализирующие в данной отрасли права (хотя существует презумпция знания законов всеми гражданами государства), то вопрос о нравственности/безнравственности какого-либо поступка практически без труда может быть решен любым социализированным членом общества.
В то же время еще И.А. Покровским подмечена проблема релятивизма нравственных норм, т.е. их относительной определенности, когда неясно, кто конкретно (управомоченный субъект, социальная группа, законодатель или судья) решает вопрос о нравственности того или иного поведения . Думается, что больших сложностей здесь нет. Универсальный характер нравственности как раз и заключается в ее общепризнанности. Поэтому и законодатель, и судья, и присяжные заседатели (которые, кстати говоря, по американскому праву правомочны рассматривать гражданские дела), а также истец с ответчиком имеют приблизительно одинаковые представления о добре и зле, поскольку когнитивная часть их индивидуального нравственного сознания предопределена общественным сознанием.
См.: Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. М., 1998. С. 251 — 262.
Однако в нашем случае речь должна идти не только о том, признает ли субъект конкретную норму нравственной, но и о необходимости понимания следования данной норме; о том, сможет ли нравственность без правовой поддержки выполнить свою регулятивную функцию. Разберем конкретный пример. Престарелый миллионер, с целью обойти предписания гражданского законодательства об обязательной доле в наследстве, подарил все состояние своей секретарше, лишив таким образом свою семью стабильного источника дохода. После его смерти наследникам достались только личные вещи покойного и его машина. Вполне очевидно, что такое осуществление права дарения противоречит нормам нравственности, обязывающим мужа заботиться о своих жене и детях. Однако, поскольку закон в данном случае не придал нравственности признака юридической обязательности, такое поведение считается правомерным, хотя и аморальным. Право, по мнению В.С. Соловьева, в известной мере обеспечивает за человеком свободу быть безнравственным, нисколько, впрочем, не склоняя пользоваться такой свободой .
См.: Соловьев В.С. Право и нравственность. М., 2001. С. 41.
Продолжим далее. В дефиниции указывается на то, что нравственность — это «исторически складывающаяся и развивающаяся (можно также добавить и изменяющаяся) совокупность взглядов и принципов». Действительно, эволюция общественного развития налагает свой отпечаток на все социальные нормы, включая нравственность. Поведение, ранее считавшееся безнравственным (например, рождение ребенка вне брака), в настоящее время рассматривается как социально приемлемое. И наоборот, поступки, когда-то соответствовавшие нравственным представлениям, со временем перестают быть таковыми. Вспомним, что, например, в Древнем Риме наличие любовницы у женатого мужчины не считалось безнравственным. В римском праве даже существовал институт конкубината («законной любовницы»).
К. Цвайгерт и Х. Кетц правильно указывают, что вместе с изменением общественного мнения в области морали меняется и правовая политика. Так, например, в Англии вплоть до XIX в. удовлетворялись иски по спорам, предмет которых с позиций сегодняшнего дня выглядит аморальным. Еще в 1771 г. в деле March v. Pigot вполне этичным считался спор, участники которого делали ставки на продолжительность жизни своих отцов. Это означает, что спор выигрывает тот, чей отец проживет дольше. Лишь с принятием Закона об азартных играх в 1845 г. сделки по такого рода спорам стали считаться недействительными .
К сожалению, и современной юридической практике известны дела такого рода. Так, врачи заключают пари на то, выживет ли больной после операции или нет, а музыканты похоронных процессий спорят о том, когда конкретно вдова упадет в обморок на похоронах своего мужа.
Определенные изменения произошли и в воззрениях судов на содержание мужьями своих любовниц. Недействительными подобные формы содержания будут считаться только в том случае, если их цель — установление, поддержание или оплата аморальных отношений. И наоборот, они признаются действительными, если в их основе заложены высокоморальные мотивы: обеспечить любимую женщину пожизненным содержанием, выразив таким образом благодарность за постоянную поддержку и заботу .
См.: Цвайгерт К., Кетц Х. Введение в сравнительное правоведение в сфере частного права: В 2 томах. Т. 2. М., 1998. С. 79 — 88.
Нравственность (общепризнанная мораль, добрые нравы) как предел осуществления субъективных прав нашла свое отражение в международном, зарубежном и российском праве. Так, согласно ст. 29 Всеобщей декларации прав человека (1948 г.) при осуществлении своих прав и свобод каждый человек должен подвергаться только таким ограничениям, которые установлены законом исключительно с целью удовлетворения справедливых требований морали.
Примечательно, что в данной формулировке («справедливые требования морали») явно прослеживается указание на нравственный релятивизм, относительность представлений о добре и зле, разрешенном и запрещенном, общественно полезном и вредном. Действительно, целый ряд нравственных запретов (особенно в переходные периоды социального развития) можно считать несправедливым . Из истории известно, что к таковым, например, долгое время относили атеистическое мировоззрение и соответствующее ему поведение, добровольные любовные отношения между однополыми людьми, распространение эротических изданий, ослушание взрослыми детьми своих родителей (например, женитьба без родительского благословения), использование при социализме личной собственности для обогащения и др.
Для обозначения несправедливых требований нравственности существуют словосочетания — «викторианская мораль», «пуританские нравы», характеризующие излишне суровые и неоправданно строгие запреты и ограничения некоторых видов социального поведения.
Справедливость нравственных запретов (с точки зрения пределов осуществления права) представляет собой их признание всеми (или подавляющим большинством членов общества), а также осознание необходимости руководствоваться ими в интересах как всего общества, так и каждого из его членов.
В конституциях некоторых зарубежных государств содержатся указания на то, что при осуществлении тех или иных прав и свобод граждане должны учитывать требования нравственности. В гражданском законодательстве многих стран имеются нормы об антисоциальных сделках, которые представляют собой сделки, противоречащие основам нравственности либо противные добрым нравам. В результате пределом осуществления субъективного гражданского права на заключение и совершение сделок являются господствующие представления в обществе о добре и зле, хорошем и плохом, допустимом и запретном, т.е., иначе говоря, общепризнанные нормы нравственности. Соответствующая статья имеется и в ГК РФ .
См.: Блинова М.А. Недействительность сделки, совершенной с целью, противной основам правопорядка и нравственности. Дис. . канд. юрид. наук. М., 2003.
Необходимо отметить, что закон прямо не запрещает субъектам заключать такие сделки, однако устанавливает для лиц, их совершивших, определенные последствия. Так, согласно ст. 169 ГК РФ при наличии умысла у обеих сторон заключения сделки, противной основам нравственности, в случае ее исполнения обеими сторонами в доход государства взыскивается все полученное ими по сделке.
Что касается упоминания нравственности как предела вредоносного осуществления права, то также отметим наличие таких норм в законодательстве. Так, § 826 Германского гражданского уложения устанавливает: тот, кто умышленно причинит вред другому лицу, способом, противоречащим добрым нравам, обязан возместить этот вред. В некоторых случаях законодатель напрямую увязывает вредоносность действий субъекта права с их нравственной оценкой. В частности, согласно ст. 1064 ГК РФ в возмещении вреда, причиненного правомерными действиями, может быть отказано, если вред причинен по просьбе или с согласия потерпевшего, а действия причинителя вреда не нарушают нравственные принципы общества.
В религиозных правовых системах нравственности как пределу осуществления субъективного права уделяется несравненно большее внимание, чем в светских правовых системах. Имея в своей основе предписания священных книг (Библии, Корана), нравственность верующего субъекта права более подробно описывает дозволенное и запрещенное в каждом конкретном случае. Можно даже говорить о том, что нравственность выступает более точным регулятором общественных отношений, чем действующее законодательство .
См.: Шейх Муххамед Аль-Газали. Нравственность мусульманина. М., 2003.
В мусульманских странах именно религиозно-нравственные нормы лежат в основе запретов на злословие, распространение сплетен (выражаясь юридическим языком — на причинение морального вреда), на растранжиривание имущества, расточительство, проведение лотерей и другие упречные, прежде всего с нравственной точки зрения, поступки. Так, осуществляя свои права главы семьи, мужу запрещается злоупотреблять ими, в частности: прерывать сексуальную близость с женой на невыносимый для нее срок, вынуждать жену требовать развода ради того, чтобы вернуть себе всю собственность, которую он ей предоставил .
См.: Шейх Юсуф Кардави. Дозволенное и запретное в исламе. М., 2005. С. 194 — 209.
Весьма примечательна и практика применения религиозно-нравственных запретов (например, на взимание ростовщического процента) в мусульманском праве. В Постановлении N 51(2/6) «О продаже в рассрочку» Исламской академии правоведения (ФИКХА) указывается, что при продаже в рассрочку не разрешается устанавливать в контракте процент за рассрочку платежа даже по соглашению сторон. Если покупатель задерживает своевременную оплату, не разрешается взыскивать с него неустойку, поскольку она будет рассматриваться как запрещенный ростовщический процент .
См.: Постановления и рекомендации Совета Исламской академии правоведения (ФИКХА). М., 2003. С. 115.
В понимании нравственности как гражданско-правовой категории есть определенные нюансы. В научной и учебной литературе категории «добросовестность» (добрая совесть) и «нравственность» (добрые нравы) иногда рассматриваются как тождественные, что представляется неточным, поскольку между этими категориями есть существенные отличия.
Совесть представляет собой внутренний регулятор собственного поведения, ее источник — рефлексия морального сознания субъекта. Отсюда следует, что добросовестность — это «внутренний» предел осуществления права, который можно выразить максимой — «Поступай так, как этого требует твоя совесть». Не случайным представляется тот факт, что в цивилистической литературе добросовестность зачастую рассматривается как синоним виновности, т.е. как субъективная (психологическая) составляющая юридически значимого поступка.
Нравственность как общественный регулятор поведения представляет собой «внешний» предел осуществления права, выражающийся в максиме «Поступай так, как этого требует общество».
Таким образом, добросовестность следует рассматривать как стремление субъекта отказаться от зловредного осуществления права, исходя из своих внутренних убеждений. А нравственность — это такой предел осуществления субъективного права, который указывает на установленные обществом пределы дозволенного и запрещенного.
Нравственность, безусловно, является трудной для понимания правовой категорией с общетеоретической точки зрения. Как известно, право — это всего лишь минимум нравственности, а не его максимум . Таким образом, право уже «минимально» нравственно само по себе. Следовательно, дополнительное указание на нравственность как на предел осуществления права означает требование в перечисленных законом случаях более строго соотносить свое поведение с общественными представлениями о добре и зле, о социально допустимом и упречном. В таких случаях нравственность представляет собой еще одно правовое ограничение свободы индивида, еще один предел, устанавливающий границу осуществления субъективного права. Соблюдение нравственных норм становится обязанностью управомоченного лица. Субъект, осуществляя свое право, вынужден делать это с оглядкой на общественное мнение и, соотнося свое поведение с требованиями нравственности, тем самым избегать не только неблагоприятных юридических последствий, но и общественного осуждения (которое, кстати говоря, может выразиться и в вердикте суда присяжных по гражданскому делу, например, в Америке). Конечно же, нравственные нормы не всегда точны и конкретны, как юридические предписания, но для обыденного сознания среднестатистического субъекта гражданского права они более понятны, чем требования разумности, добросовестности или запреты на злоупотребление правом и осуществление своего права в противоречии с его назначением.
Данная мысль высказывалась Г. Еллинеком и В.С. Соловьевым. Право, писал В.С. Соловьев, есть низший предел или некоторый минимум нравственности. Право представляет собой принудительное требование реализации определенного минимального добора или такого порядка, который не допускает известных крайних проявлений зла. См.: Соловьев В.С. Право и нравственность. М., 2001. С. 33 — 35.
Вместе с тем возведение в закон требования быть нравственным в каждом случае осуществления права неоправданно расширит пределы правового воздействия на субъектов общественных отношений. В итоге нравственность совпадет с правом и ее источником станут не господствующие в обществе представления о добре и зле, а соответствующие воззрения законодателя. Нравственные запреты станут юридическими. Различия между правом и нравственностью постепенно исчезнут, а вместе с этим общество, по сути дела, лишится одного из наиболее эффективных нормативных неправовых регуляторов. Вспомним, именно так из современных источников гражданского права практически полностью исчез обычай.
Сохраняя самостоятельное регулятивное значение нравственных норм, тем не менее на доктринальном и законодательном уровне необходимо постоянно обращать внимание на те субъективные права, при осуществлении которых желательно, а возможно, и обязательно следует учитывать требования нравственности. В противном случае общественные отношения могут быть урегулированы ненадлежащим образом, в результате чего нарушится баланс интересов субъектов гражданского права. Необходимость в нравственно-правовой регламентации общественных отношений может в скором времени понадобиться, например, в сфере трансплантологии при определении прав донора и реципиента, при решении гражданско-правовых вопросов эвтаназии, клонирования, суррогатного материнства, в процессе пользования интернет-ресурсами и в других случаях.
Не вызывает сомнений тот факт, что в современную эпоху, когда презумпция знания населением законов своей страны стала уже юридической фикцией, требование придерживаться при осуществлении субъективных прав норм нравственности по меньшей мере не повредит эффективности нормативно-правового регулирования общественных отношений.
Источник
