«Канонично»: кто определяет литературный канон?
Почему Пушкин наше всё, что такое шибболет, как стать автором классического произведения и почему эстетика важнее правильного воспитания и устойчивее любой идеологии.
Почти невозможно себе представить человека, который родился бы в России и не знал имени Пушкина. Все согласны с величием Толстого и Достоевского, но споры о том, «что должен прочитать каждый культурный человек», видимо, не утихнут никогда. В прошлом году эти споры снова оживились, когда патриарх Кирилл, а затем и министр образования Ольга Васильева заявили, что хорошо бы утвердить единый и обязательный список школьной литературы.
Но кто определяет, что должно войти в этот список? Кто назначает в классики? Наверное, не только чиновники и учителя.
Читайте также :
Наиболее «каноничных» для российской культуры авторов назвать нетрудно. Если ограничиться только XIX веком, то в нашем списке наверняка окажется Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Толстой, Достоевский, Некрасов, Тютчев и ещё несколько авторов. Но войдёт ли в него Баратынский? Вряд ли. Автор бестселлеров Пётр Боборыкин, имя которого в своё время было у всех на слуху, не попадёт туда наверняка. Если же мы перейдём к XX веку, задача заметно усложнится, а о современности вообще лучше не говорить.
Литературный канон устойчив и в то же время постоянно меняется. Чем ближе к нашему времени, тем сильнее неопределённость. Когда распалась советская система образования, иерархия всех «классиков», которые пришли в литературу после Горького, сильно пошатнулась. Показательный пример — роман «Как закалялась сталь» Николая Островского, который раньше читали и перечитывали, а теперь вспоминают всё реже. В канон время от времени попадают новые классики. Последний из тех, чьё место в каноне уже не оспаривает никто — пожалуй, Иосиф Бродский. Но вряд ли кто-то с уверенностью может сказать, кто из наших современников станет следующим.
Что же делает произведение «каноничным» — его эстетическая ценность, читательские предпочтения, текущая идеология или что-то ещё? Кто или что определяет, какие произведения будут изучать будущие школьники? Какие механизмы выявляют те книги, без знакомства с которыми мы не сможем считать себя «образованными людьми», и работают ли эти механизмы до сих пор?
Канон как шибболет
Литературный канон — это произведения, которые считаются наиболее важными, ценными и необходимыми для определённой группы людей. Канон — не только мера и образец литературного искусства, но и опознавательный знак. Умение продолжить строчку «Буря мглою небо кроет», возможно, лучше определит вашу «русскость», чем этническое происхождение или определённый генотип.
В Ветхом Завете есть известная история: галаадитяне, победив ефремлян, выставили у реки охрану, чтобы те не смогли вернуться на свои земли. Всякий, кто переправлялся через реку, должен был произнести слово «шибболет». Ефремляне, в языке которых не было звука «ш», могли произнести только «сибболет» — и после этого погибали от руки находчивых носителей галаадского диалекта.
Знакомство с классикой — тоже своего рода шибболет. Это помогает отделить «своих» от «чужих», «образованных» от «необразованных». Если мы все учились в похожих школах, читали примерно одни и те же книжки, то обладаем общим набором ассоциаций. Конечно, в школе мало кто действительно читает произведения, которые нужно проходить по программе. Но это неважно. Если мы узнаём определённые имена, то уже умеем обращаться с каноном (хоть и на поверхностном уровне). Названия «великих книг» знакомы многим, хоть и мало кто вдумчиво прочёл эти книги до конца.
Читайте также :
На самом деле это скорее шутка, чем правда. Канонические книги — это самые настоящие бестселлеры, потому что их читают и покупают из года в год. Если бы Кафка получил хотя бы малую часть гонораров за свои тиражи, он был бы богаче современных бизнесменов из списка Forbes.
Историки литературы и социологи обычно привязывают появление литературного канона к эпохе Романтизма — то есть к тому времени, когда многие европейские страны пытались отыскать коллективный «дух» своего народа, а также построить единую систему образования. Но списки обязательных, «каноничных» книг составлялись задолго до этого — это занятие почти такое же старое, как и само письмо. Уже грекам и римлянам было понятно, что центр канона для них — это Гомер. Для христиан этим центром стала Библия, составленная из текстов, которые церковь признала боговдохновенными.
В противовес основному канону может возникнуть альтернативный — так случилось, к примеру, в неформальной культуре СССР. Этот канон тоже выполнял различительную функцию, и делал это весьма эффективно. Самиздат объединял людей гораздо сильнее, чем социальные сети и мессенджеры. Вот как об этом вспоминает известный поэт и публицист Лев Рубинштейн, приводя цитаты из Мандельштама и Хармса:
Но если смотреть на канон только с этой точки зрения, то в него может войти всё что угодно: не Пушкин, а Фаддей Булгарин, не Мандельштам, а Никифор Ляпис-Трубецкой. Значит, канонический статус заслуживают всё-таки совершенно другим способом. Ведь классиками не становятся по чистой случайности.
Канон как традиция
Ядро канона меняется очень медленно. Гомер, Библия, Данте и Шекспир, наверное, ещё очень долго будут занимать в нём свои почётные главные места. Что касается русскоязычной традиции, тут основной список тоже очень устойчив. Филологи, проанализировашие основные хрестоматии XIX века, на первых местах обнаружили в них знакомые нам имена. Вот авторы стихотворений, которые встречаются в хрестоматиях чаще всего: Пушкин, Кольцов, Лермонтов, Крылов, Жуковский, Майков, Державин. Авторы наиболее востребованной прозы: Гоголь, Лермонтов, Гончаров, Пушкин, Лев Толстой, Карамзин, Тургенев. «Топ-лист» XIX века не сильно отличается от современной школьной программы.
Читайте также :
Те, кто встаёт на защиту культурных традиций, часто апеллируют не только к высокой художественной ценности классических произведений, но и к общему культурному опыту, который будет утрачен, если чтение «Войны и мира» заменить «Гарри Поттером» или Стивеном Кингом. И в этом с ними, пожалуй, можно согласиться.
Классика важна ещё и потому, что через её призму прочитываются и современные произведения. Ведь каждый автор — это читатель. Он ведёт диалог с предыдущей традицией, вписывая в неё своё имя. Но традиция не передаётся из поколения в поколения, словно генетический код. Чтобы автор стал классиком, в его произведениях что-то должны находить для себя люди, которые возьмутся за его книгу столетия спустя.
Правильно было бы говорить не о застывшей традиции, а о непрерывном диалоге, в котором классических авторов прочитывают и перепрочитывают заново. Чтобы стать классиком, нужно включиться в диалог с великими предшественниками и обладать достаточно громким голосом, чтобы он мог донестись до следующих поколений. Несмотря на непрерывное умножение литературной продукции, этот диалог продолжается до сих пор. Канон поддерживает сам себя, даже если мы уже отвыкли от привычки делить искусство на «высокое» и «низкое», значительное и незначительное.
Канон как диалог
«Великими» произведениями мы называем книги, которые невиданным ранее образом отвечают на те вопросы, которые задают себе люди всегда — вернее, ставят эти вопросы с неотразимой силой и ясностью. Образовательная система закрепляет канонический статус, но не создаёт его, а школьная программа — это лишь часть общелитературного канона. Как доказывает влиятельный американский литературовед Гарольд Блум, пробиться в канон позволяет одна лишь эстетическая сила и самобытность. «Великий» автор сам вписывает себя в традицию, отвечая на вызовы предшественников. А чтобы закрепиться в каноне, ему нужны продолжатели. Именно сила, ясность и самобытность ставят в центр канона Пушкина, а не Булгарина; Шекспира, а не Бена Джонсона.
В своей книге «Западный канон. Книги и школа всех времён», которая недавно была переведена на русский язык, Блум защищает автономию эстетики. «Мёртвых белых мужчин» называют авторами лучших произведений не потому, что они выражают интересы элит и правящих классов, а потому, что эти произведения выше по эстетическим критериям, чем творения неизвестных бушменов или австралийских аборигенов. Но эта эстетическая ценность рождается не сама по себе, а в диалоге с традицией.
Каноническое произведение — это то произведение, которое перечитывают снова и снова. Без этого перечитывания любая классика умрёт, и самое выдающееся произведение застрянет в современности. Чтобы этого не произошло, недостаточно быть выдающимся. Хотите стать классиком? Пишите так, чтобы ваше произведение допускало множество интерпретаций.
Как писал Хорхе Луис Борхес, «классической является та книга, которую некий народ или группа народов на протяжении долгого времени решают читать так, как если бы на её страницах всё было продуманно, неизбежно, глубоко, как космос, и допускало бесчисленные толкования». Такое понимание классики живёт до сих пор, как бы не увеличивались ежегодные тиражи литературной продукции.
Содержание канона определяют не школьные учителя, не составители хрестоматий, не чиновники и не «доминантные структуры» общества. Его определяет время. Канон меняется, но будет, по-видимому, существовать всегда — хотя бы в силу законов человеческого восприятия, которое выделяет фокус на фоне периферии. Канон — это то, остаётся современным, даже если устаревает. Но поддерживается он только нашими усилиями. Если канон исчезнет, то лишь тогда, когда мы перестанем читать и писать.
Источник
О литературном каноне
Само понятие «канон» – это нечто тяжеловесное и кем-то установленное, необъяснимое односложно; целый комплекс, включающий события и потрясения исторического периода: реакции обывателей, новшества научно-технического прогресса, политические перемены, экономические реформы и кризисы, романтические предпочтения и настроения, состояние как духа, так и разума, природные катаклизмы, социальные процессы и многое другое.
Канон – это не окаменевший список из ста позиций.
Канон в литературе и устойчивый и подвижный одновременно, так как является отражением эпохи и ее атрибутов, как то смена укладов жизни, нравственный порядок в обществе, диапазон взглядов граждан. Это своеобразная летопись, состоящая из кусочков в виде литературных форм от множества авторов.
В нашем случае, литературные каноны XIX века выражают собой и то количество революционных выступлений, и войны, и мятежи. Соответственно, литераторы и критики высказывают традиционные точки зрения, обсуждают с читателем свежие мысли о переменах, комментируют развитие цивилизации, выражают свою позицию. А читатель в ответ на полученный посыл автора реагирует, высказывая свое мнение. Таким образом, получается гармоничный круговорот суждений и поиск реальности, происходит расслоение как общества, так его настроений и интересов. Пожалуй, особенно теперь, в наш век, нельзя в чистом виде заключить, кто же формирует канон в литературе. Имеет место быть симбиоз из сплетений и влияний читательских предпочтений, авторского продукта и отклика критической мысли. Также нельзя сказать, что обыватель станет читать то, что ему навязывается рынком, потому как информационное пространство чрезмерно доступно для выражений всякого рода идей, соображений и убеждений, которые, разумеется, транслируются с молниеносной скоростью благодаря развитию интернета.
Сегодня мы видим прямое влияние разных общественных групп и субкультур на образ современного канона в литературе. Такого выбора, как теперь, не было ранее, когда правила основная доктрина и существовали лишь малые всплески вольнодумия. Это связано с доступностью быть напечатанным и услышанным, с популяризацией соцсетей. Читай, нынешний канон определяется течениями и модой, он не может быть навязан извне. Вопрос в том, насколько он выкристаллизует самые ценные и гениальные литературные произведения для наших потомков, каков будет след нашей цивилизации, на каком языке и о чем мы сообщим будущему поколению? О силиконовом тюнинге внешности, об упрощении или упразднении коммуникации между людьми, о стремлении быть «зачекиниными» в гламурных местах.
Убыстряется темп жизни, меняются приоритеты, ценности и устремления граждан. Более поворотливыми, гибкими и разнообразными становятся литературные произведения, сюжеты и замыслы, рождаются новые герои, влияющие на поступки и воспитывающие личность.
Но так ли канон литературный, традиционный и заслуженно почитаемый на западе, должен изменяться? Совершенно нет. Классическая литература XIX века заложила в несколько поколений общие понятные стандарты, образы и сравнения, к которым подавляющее большинство стремится дотянуться.
В XIX веке мы познакомились с таким гениальным рождением рифм и сюжетов, сложнохарактерных персонажей (уже ставшими нарицательными) и общечеловеческих дилемм! Да, читать толстые тома Достоевского и Толстого современному индивидууму долго и тяжело, требует определенного воспитания и восприятия. Читателю кажется, что он теряет время впустую в силу привычки быстро листать, прокручивать и выхватывать лишь несколько основных слов из предложения. Но, я верю, что, углубись наш читатель в литературу позапрошлого столетия, вчитайся он в яркие и замысловатые описания, сконцентрируйся он на развитии сюжета и прелести диалогов, наш современник откроет для себя новые миры, расширяющие кругозор и возможность фантазировать. Читая литературу прошлого, мы скидываем шоры настоящего, в полной мере сознавая и объемля грандиозность мира!
Для меня на сегодняшний день столпами литературного канона того времени остаются великолепный и многогранный Достоевский, ставящий перед человеком целый ряд альтернатив, соблазнов и иллюстрирующий широкий спектр сценариев проживания, размышления и совершения действий; Лермонтов с его надрывом и порывом, внутренней драмой, расколом и жизнью на острие чувств и долга; Гоголь с его ярчайшими образами, тяготением к мистике и богатому фольклору, автор, переплетающий ясный день маленького человека с притягательно-пугающей ночью и ее демонами; ленивый и превосходный Тургенев; драматичный Островский; описывающий смыслы простого бытия и припирающий к стенке моральных выборов Лесков; внутренне мятущийся и болезненный Бунин; мелодичный Тютчев и романтичный Фет; лиричный и увлекательный «голос» Алексея Толстого; крылатые фразы литературного объединения Козьма Прутков; удивительный рассказчик своего окружения и певец красоты Куприн. Все эти имена глубоко описывают интересную жизнь XIX века, дают возможность прочувствовать проблемы того человека, сравнить с собой и спросить себя: «А как бы прожила я?»
И множество тех, кого еще предстоит для себя открыть, узнать их талант, проникнуться их творчеством.
Упоминаю вышеназванных гениев по тем причинам, что их стиль и способ выражения созвучны моему сердцу. В них нет революционного нигилизма и беспардонного уничтожения традиций прошлого, они лишь задаются вопросами, исследуют природу человека, копаются в его душе и намечают ориентиры. Они позволяют читателю делать собственные выводы. Они дают нам свободу через вскрытие нарывов, но путь мы выбираем самостоятельно.
Их было много, тех, кто высказывался о волнующем, но цензура, общество, вкусы того периода и прочие факторы не позволили нам услышать их имена из литературного класса в школе и каждой надорванной хрестоматии в библиотеке.
Хотелось бы верить, что канон – это нечто базовое и формирующее в читателе общее представление об эпохе, задающее высокие стандарты словесности, знакомящее с качественной литературой, освещая действительно морально-этические вопросы и побуждающее мыслить, вписывая себя во Время и Вселенную. И под воздействием всех участников (читателя, писателя, поэта, литературоведа, критика и издателя) здраво и красочно запечатлеет наше литературное настоящее.
Источник
