Семнадцать мгновений весны, стр. 42
– Сначала вы обязаны доложить о результатах своей проверки Мюллеру. Он давал приказ на арест Рунге.
– А вы его вели, этого самого Рунге.
– Я его вел, это точно – по указанию руководства, выполняя приказ.
– А если бы вы отпустили его, тогда мы уже полгода назад продвинулись далеко вперед в создании «оружия возмездия». Это подтверждает и штурмбанфюрер Рихтер.
– Он это может доказать?
– Я это уже доказал.
– И с вами согласны все физики?
– Большинство. Большинство из тех, кого я вызвал для бесед. Так что же может быть с вами?
– Ничего, – ответил Штирлиц. – Ровным счетом ничего. Результат научного исследования подтверждается практикой. Где эти подтверждения?
– Они у меня в кармане.
– Именно так. Я кое-что получил из Лондона. Самые свежие новости. Это – смертный приговор вам.
– Чего вы добиваетесь, Холтофф? Вы куда-то клоните, а куда?…
– Я готов повторить еще раз: вольно или невольно, но вы, именно вы, сорвали работу по созданию «оружия возмездия». Вольно или невольно, но вы, именно вы, вместо того чтобы опросить сто физиков, ограничились десятком и, основываясь на их показаниях – а они были заинтересованы в изоляции Рунге, – способствовали тому, чтобы путь Рунге был признан вредным и неперспективным!
– Значит, вы призываете меня не верить истинным солдатам фюрера, тем людям, которым верят Кейтель и Геринг, а стать на защиту человека, выступавшего за американский путь в изучении атома?! Вы меня к этому призываете? Вы призываете меня верить Рунге, которого арестовало гестапо, – а гестапо зря никого не арестовывает – и не верить тем, кто помогал его разоблачению?!
– Все выглядит логично, Штирлиц. Я всегда завидовал вашему умению выстраивать точную логическую направленность: вы бьете и Мюллера, который приказал арестовать Рунге, и меня, который защищает еврея в третьем колене, и становитесь монументом веры на наших костях. Ладно. Я вам аплодирую, Штирлиц. Я не за этим пришел. Рунге – вы позаботились об этом достаточно дальновидно – хотя и сидит в концлагере, но живет там в отдельном коттедже городка СС и имеет возможность заниматься теоретической физикой. Штирлиц, сейчас я вам скажу главное: я попал в дикий переплет… Если я доложу результаты проверки Мюллеру, он поймет, что у вас есть оружие против него. Да, вы правы, именно он дал приказ взять Рунге. Если я скажу ему, что результаты проверки против вас, это и его поставит под косвенный удар. А на меня, как это не смешно, обрушатся удары с двух сторон. Меня ударит и Мюллер и вы. Он – оттого что мои доводы надо еще проверять и перепроверять, а вы… Ну, вы уже рассказали, как примерно вы станете меня бить. Что мне, офицеру гестапо, делать? Скажите вы, офицер разведки.
«Вот он куда ведет, – понял Штирлиц. – Провокация или нет? Если он меня провоцирует, тогда ясно, как следует поступить. А если это приглашение к танцу? Вот-вот они побегут с корабля. Как крысы. Он не зря сказал про гестапо и про разведку. Так. Ясно. Еще рано отвечать. Еще рано».
– Какая разница, – пожал плечами Штирлиц, – гестапо или разведка? Мы в общем-то, несмотря на трения, делаем одно и то же дело.
– Одно, – согласился Холтофф. – Только мы славимся в мире как палачи и громилы, мы – люди из гестапо, а вы – ювелиры, парфюмеры, вы политическая разведка. Вы нужны любому строю и любому государству, а мы принадлежим только рейху: с ним мы или поднимемся, или исчезнем…
– Вы спрашиваете меня, как поступить?
– Сначала я хочу выслушать вас.
– Судя по тому, как вы выворачивали пробки и как вы просили меня опустить шторы…
– Шторы предложили опустить вы.
– Да? Черт возьми, мне казалось, что это ваше предложение… Ладно, не в этом суть. Вы хотите выйти из игры?
– У вас есть «окно» на границе?
– Если мы уйдем втроем к нейтралам?
– Да. Именно втроем: Рунге, вы и я. Мы спасем миру великого физика. Здесь его спас я, а организовали бегство – вы. А? И учтите: под колпаком вы, а не я. А вы знаете, что значит быть под колпаком у Мюллера. Ну? Я жду ответа.
– Хотите еще коньяку?
Штирлиц поднялся, не спеша подошел к Холтоффу, тот протянул рюмку, и в этот миг Штирлиц со всего размаха ударил его по голове граненой бутылкой. Бутылка разлетелась, темный коньяк полился по лицу Холтоффа.
«Я поступил правильно, – рассуждал Штирлиц, выжимая акселератор „хорьха“. – Я не мог поступить иначе. Даже если он пришел ко мне искренне – все равно я поступил верно. Проиграв в частном, я выиграл нечто большее – полное доверие Мюллера».
Рядом, привалившись к дверце, обтянутой красной кожей, полулежал Холтофф. Он был без сознания.
Холтофф, когда говорил, что Мюллер сейчас спит, был не прав. Мюллер не спал. Он только что получил сообщение из центра дешифровки: шифр русской радистки совпадал с шифром, который пришел в Берн. Таким образом, предположил Мюллер, русский резидент начал искать новую связь – либо решив, что его радисты погибли во время бомбежки, либо почувствовав, что с ними что-то случилось. При этом Мюллер старался все время выводить за скобки эти злосчастные отпечатки пальцев на русском передатчике и трубке телефона специальной связи с Борманом. Но чем настойчивее он выводил это за скобки, тем больше злосчастные отпечатки мешали ему думать. За двадцать лет работы в полиции у него выработалось особое качество: он поначалу прислушивался к чувству, к своей интуиции, а уже после перепроверял это свое ощущение аналитической разработкой факта. Он редко ошибался: и когда служил Веймарской республике, избивая демонстрации нацистов, и когда перешел к нацистам и начал сажать в концлагеря лидеров Веймарской республики, и когда выполнял все поручения Гиммлера, и позже, когда он начал тяготеть к Кальтенбруннеру, – чутье не подводило его. Он понимал, что Кальтенбруннер вряд ли забыл поручение, связанное со Штирлицем. Значит, что-то случилось, и, видимо, на высоком уровне. Но что случилось и когда – Мюллер не знал. Поэтому-то он и поручил Холтоффу поехать к Штирлицу и провести спектакль: если Штирлиц назавтра пришел бы к нему и рассказал о поведении Холтоффа, он мог бы спокойно положить дело в сейф, считая его законченным. Если бы Штирлиц согласился на предложение Холтоффа, тогда он мог с открытыми картами идти к Кальтенбруннеру и докладывать ему дело, опираясь на данные своего сотрудника.
«Так… – продолжал думать он. – Ладно. Дождемся Холтоффа, там будет видно. Теперь о русской „пианистке“. Видимо, после того как ее шеф начал искать связь через Швейцарию, к девке можно применить наши методы, а не душеспасительные беседы Штирлица. Не может быть, чтобы она была просто орудием в руках у своих шефов. Она что-то должна знать. Практически она не ответила ни на один вопрос. А времени нет. И ключ от шифра, который пришел из Берна, тоже может быть у нее в голове. Это наш последний шанс».
Он не успел додумать: дверь отворилась, и вошел Штирлиц. Он держал под руку окровавленного Холтоффа – его запястья были стянуты за спиной маленькими хромированными наручниками.
В дверях Мюллер заметил растерянное лицо своего помощника Шольца и сказал:
– Вы с ума сошли, Штирлиц!
– Я в своем уме, – ответил Штирлиц, брезгливо бросая в кресло Холтоффа. – А вот он либо сошел с ума, либо стал предателем.
– Воды, – разлепил губы Холтофф. – Дайте воды!
– Дайте ему воды, – сказал Мюллер. – Что случилось, объясните мне толком?
– Пусть сначала он все объяснит толком, – сказал Штирлиц. – А я лучше все толком напишу.
Он дал Холтоффу выпить воды и поставил стакан на поднос, рядом с графином.
– Идите к себе и напишите, что вы считаете нужным, – сказал Мюллер. – Когда вы сможете это сделать?
– Коротко – через десять минут. Подробно – завтра.
– Потому что сегодня у меня есть срочные дела, которые я обязан доделать. Да и потом, он раньше не очухается. Разрешите идти?
Источник
«Под колпаком у Мюллера»: зачем российскому государству свой мессенджер
Давайте начистоту: государство уже давно не полностью контролирует данные, которые производит и передает. Следовательно, данные эти уже давно не в безопасности, то есть могут быть видны далеко не только самим представителям самого государства. Массы рядовых госслужащих, среднее чиновничье звено и даже политический истеблишмент — все давно и плотно «подсели» на мессенджеры зарубежного производства и уже не мыслят не только личной, но и деловой переписки без них. Что за беда, казалось бы.
Мессенджеры — эффективный инструмент деловой коммуникации, оперативнее почты, позволяют на лету, что называется, согласовывать выполнение задачи и подписание документов, экономят до 30% времени, судя по исследованиям. Да и какие же еще, как ни зарубежные? Это ведь они самые удобные и функциональные. Вопрос только в одном: почему использование мессенджеров должно угрожать интересам государства? О том, что угрожает, не извольте сомневаться. Об этом речь пойдет ниже. И о том, почему зарубежные уже далеко как минимум не уникальные и, по правде, уже не лучшие, — тоже.
Военные, специальные и даже гражданские службы давно бьют тревогу относительно уязвимости государственных чатов. В алармизме были замечены и вполне умеренные в этом смысле лица. Например, гражданский министр связи и массовых коммуникаций Николай Никифоров в мае 2016 года фактически пригрозил сотрудникам судебными делами и уголовным преследованием за использование этих самых мессенджеров. Ранее в похожем ключе высказался секретарь Совбеза России Николай Патрушев. Так чем же были вызваны опасения молодого и прогрессивного министра?
Дело в том, что вся информация с наших телефонов — видео- и аудиозаписи, СМС и документы, данные геолокации и поведенческие паттерны интернет-серфинга — в общем, все метаданные и вся телеметрия уходит не российскому (!) разработчику. И так было всегда. Будь вы чуть осторожнее и внимательнее, дочитали бы до конца пользовательское соглашение, перед тем как кликнуть ok. И вас бы это вряд ли остановило, но вы хотя бы это понимали. Большая часть данных передается вполне официально, для того, чтобы приложения «работали лучше». Но есть и другая часть. Причем происхождение и назначение данных на их судьбу не влияет. Нигде нет оговорки: «если вы российский чиновник или военный, ваши данные на наш сервер не попадут». Будьте уверены — попадут. Они уже там.
Что уж говорить, если и первые лица были замечены в использовании личной почты для обсуждения очень неличных дел. И речь не о халатности Хиллари Клинтон. Вспомним случай вскрытия рабочей переписки вице-премьера Аркадия Дворковича. Там в письме премьер-министру Дмитрию Медведеву, напомним, в частности, говорилось, что бюджет на 2015-2017 практически невыполним в части реализации социальных обязательств в параметрах, предложенных Минфином России.
Взлом в данном случае вовсе не свидетельство слабой защиты серверов Gmail, а того, что крайне серьезные и важные для страны оценки и информация передаются по не предназначенным для этого каналам связи. Можно, однако, возразить, что и почту Дмитрия Анатольевича тоже, как говорится, «не уберегли», причем на домене gov.ru. Но одно дело взломать, а другое отдать, по сути, добровольно сдать. Факты взлома примечательны своей единичностью. Очевидно, что регулярная, неконтролируемая, обыденная, я бы сказал, утечка госданных куда хуже любых несанкционированных проникновений и хакерских атак.
«Крымский прецедент» и новые откровения Wikileaks
Служебные данные, которыми обмениваются наши чиновники, как бы мы того ни хотели, находятся под постоянной реальной и скрытой угрозой компрометации. Последствия, на первый взгляд, не видны, но это не значит, что их нет. Недавние откровения Wikileaks наглядно показывают, как пророчествовал полковник Исаев, «мы все под колпаком у Мюллера». Можно продолжать малодушно уговаривать себя, что Google и Amazon с Apple никак не связаны с правительством США. Оспаривать этот тезис трудно, да и глупо. На деле, даже не будучи одетыми в форму Минобороны США, они ревностно выполняют все команды Белого дома, чего уж греха таить. И «IT-блокада» Крыма тому наглядное подтверждение. Тогда, кстати, крупный и никак «не связанный» с американским правительством бизнес словно по команде отключил и отказался обслуживать там своих клиентов и партнеров, прервав законные коммерческие отношения с жителями этого полуострова.
Как мы помним, президент США Барак Обама ввиду известных событий подписал указ, запрещающий американским компаниям, IТ направленности в том числе, продавать крымчанам свои продукты и услуги. И наши заокеанские партнеры бросились исполнять волю человека, нарушившего их коммерческие интересы. Goolge, например, заблокировал жителям Крыма доступ к системе своих сервисов, а Apple — закрыл доступ к «супермаркету» приложений AppStore.
Что касается переписки чиновников, то не пойман — не вор, конечно. Ведь, в сущности, ну не видел же никто, что Google или Facebook делает с чатами госслужащих, «сервер рядом не держал». Но, во-первых, уже пойман («крымский прецедент»), то есть замечен в отстаивании интересов другого государства в ущерб интересам пользователей, которые доверили свои средства и данные. Этого достаточно. Странно ждать, пока противоположная сторона покажет, как и что она с этими данными делает и какую цель в итоге преследует. Последствия могут быть самыми неприятными.
Итого, условия задачи. Дано: все основания полагать, что российские государственные данные, в том числе и с уровнями секретности, которыми обмениваются представители государства по своим мобильным и компьютерным устройствам, могут прямо сейчас использоваться в интересах специальных служб другого государства или государств. Точка.
Поэтому, с одной стороны, задача сделать максимально трудным использование зарубежных мессенджеров в органах власти, а с другой — поднять отечественные решения до уровня импортных, чтобы легко и безболезненно их заместить. Как оказалось, это не так трудно, как минимум во второй части задачи.
Русские «скупые» Телеграмы
Итак, познакомившись с конкурсантами (первоначально в проекте были представлены 34 разработки, теперь их 13) — российскими мессенджерами, претендующими на роль государственных, за время двух этапов проекта — тестирования экспертами и будущими пользователями, мы вдруг оказались перед неожиданным заключением. Предварительные лидеры проекта «Госмессенджер» по подавляющему большинству параметров не уступают зарубежным аналогам, а в ряде функций и превосходят их. Просто не так раскручены. Но эта русская беда уже давно перестала кого бы то ни было удивлять. Ну не видим мы пророков в своем отечестве, сами они плохо рассказывают о себе. Иногда по недомыслию, иногда по недоденежью.
«Сибрус», к слову, детище российских кибербезопасников, по словам пилотного региона, ничуть не хуже Skype для бизнеса в части возможностей по организации видеоконференций. В прототипе госмессенджера Dialog — визуальном «близнеце» детища Павла Дурова Telegram, столь полюбившемся российским чиновникам, — пользователи оценили удобство интерфейса и интуитивную понятность действий в меню. Кроме того, как отмечают тестировщики, он располагает полным набором возможностей для проектной работы: таск-менеджером, трекером задач, почтовым клиентом, облачным хранилищем, голосовой и видеосвязью. Сейчас разработчики объединяют возможности мессенджера и супер-компьютера IBM Watson. Кстати, потенциал этого решения, в скором времени, оценят и в странах БРИКС. Другой аналог Telegram — мессенджер BellChat тоже заслужил славу в ряде региональных информационных министерств.
А вот платформа «Кубик» обладает одним из самых проработанных технологий криптозащиты и еще несколькими фишками. Во-первых, в Кубике функции можно в прямом смысле собрать под существующие потребности и задачи организации. А кроме того, мессенджер позволит руководству виртуально присутствовать совещаниях в формате 3D.
Ключевым на данный момент стал вопрос организации институциональной среды для закупок таких продуктов. Правильная нормативно-правовая конфигурация минимизирует возможности для сговоров и нечистоплотных сделок. Для этого мы сначала опубликуем техническое задание, которое, кстати, является продуктом совместного творчества экспертов по безопасности, юзабилити и тех же самых региональных чиновников. На этом этапе хочется вовлечь в проект максимальное число пилотных площадок, чтобы, во-первых, снять страхи чиновников и доказать им пресловутое «наши не хуже», а, во-вторых, органическим ненасильственным путем занять рынок. Согласитесь, не самое частое явление для российской действительности.
«Тыльная» сторона силы
Экономический аспект проблемы далеко не последний. Объем закупок различного рода программного обеспечения (ПО) госорганами и госкомпаниями в 2016 году, по данным Минкомсвязи России, превысил 200 млрд руб. Коммуникационная его часть, по самым скромным оценкам экспертов ИРИ, превышает полмиллиарда руб. ежегодно и занята она вопреки политике импортозамещения по-прежнему зарубежными игроками и их решениями: Microsoft, Cisco и Adobe (Skype for Business, Microsoft Lync, Cisco WebEx, СommunigatePro, Adobe Connect, ooVoo). На практике происходит так: западные производители используют кросспродажи и фактически навязывают коммуникационные решения в дополнение к офисным пакетам, а заказчики находят откровенные лазейки, чтобы обойти запрет 44 ФЗ и выйти за рамки Реестра российского ПО: ссылаются на отсутствие у российских аналогов, прямо скажем, крайне нецелевых функций, например, скриншеринга презентаций в многосторонней конференц-связи. Хотел бы я посмотреть, как они эту функцию используют.
И государство в лице своих многочисленных ведомств продолжает отдавать сотни миллионов рублей мировым монополистам. В то время как Россия взяла курс на цифровую экономику, а фарватером этого курса по-прежнему остается импортозамещение. Синергия этих политик на деле должна вылиться в формулу: максимально благоприятные условия для появления российских IТ-лидеров нового поколения (цифровая экономика) на внешнем и внутреннем рынке, причем в последнем случае — преимущественные по отношению к зарубежным игрокам (импортозамещение).
Что это означает для производителей и разработчиков российского софта в контексте проекта «Государственный мессенджер»? Ничего нового. Потому что в проекте разработчики прототипов госмессенджера, как мы их называем, и так стоят на переднем рубеже. Проект выстроен вокруг них, ведь именно они являются будущими национальными чемпионами, частью экспортного «IТ-кулака» России — того самого, величиной 7 млрд долларов.
Проект «Госмессенджер» лишь призван помочь этим «Атлантам расправить плечи». Наша цель прежде всего в том, чтобы обеспечить соответствие их разработок тем самым требованиям безопасности, ради которых все и замышлялось. И вместе с тем добиться достаточного уровня кастомизации, соответствия запросам конечных потребителей — сотрудников федеральных и региональных органов государственный власти, госкорпораций и компаний с государственным участием. И у нас уже начало получаться. Удивление коллег информатизаторов из органов власти субъектов страны сместилось от вопроса «А что, в России есть свои мессенджеры?» к вопросу «Почему мы об этом не знали?».
Источник
