Ирина Миронова: «Мы с Би-2 поэкспериментировали и создали один из цитируемых и знаковых клипов для всей отечественной сцены»
Благодаря YouTube, клипы как жанр обрели новую жизнь. Сегодня уже не так важно, есть ли они в ротации на музыкальных телеканалах, гораздо значимее количество просмотров в сети. Группа Би-2 — одна из главных миллионщиков — их клипы ждут, смотрят и обсуждают во всем интернет-пространстве. О том, как создавались культовые видеоработы, просмотры которых уже давно перевалили за миллион, журнал «Артист» поговорил с режиссером-клипмейкером Ириной Мироновой.
«Безвоздушная тревога»
Клип “Безвоздушная тревога” очень значимый, как для группы, так и для меня. С художественной точки зрения он очень сложновыполнимый: нужно было адаптироваться к песне — к её эстетике, духу и замыслу — к словам, в конце концов. То есть, не иллюстрируя их, показать атмосферу и объём 3D-смысла заданной песни. Во время написания сценария выстраивалась такая пирамида из людей и техники, военных и гражданских, мифических и просто ряженых, персонажей и музыкантов, актеров и простых ребят из действующего подразделения ОМОН. Их одновременность присутствия в кадре обостряет метафоры, заложенные в тексте песни.
Я добилась для съемки уникального локейшена. Мне нужна была только Красная Площадь — место, имеющее особое историческое значение. Место, где происходили и будут происходить главнейшие события, приниматься ключевые решения и свершаться судьбосные сценарии. К тому же красивое место и сложнодоступное. Это был обязательный элемент клипа, и я познакомилась с комендантом. Никаких других вариантов получить разрешение на съемку не оказалось, кроме особого дружеского расположения. Одно из, пожалуй, самых важных условий осуществления уникального клипа – добиться уникальной локации.
Единственное, что мне не позволили сделать органы власти – это фрагментарно засыпать площадь песком – создать барханы и пустить там верблюжий караван. Вместо этого мы ввезли на площадь огромную фуру – железный самоход судьбы. По сценарию она оставалась неподвижной на одном месте, что усугубляло метафору движения сквозь время, сквозь судьбы, сквозь всю эту пирамиду людских тел, мечтаний, надежд, разочарований . сквозь все. Бездушный (чуть не сказала безвоздушный, что тоже верно) гигантский механизм, на верхушке которого располагалась группа Би-2, исполняющая песню и смотрящая на все происходящее сверху вниз так, как рассказчик, который знает историю наперёд. Там же находилась и Тамара Гвердцители. Конечно ей досталось больше всех — она не имела возможности сойти с этой машины судьбы много часов подряд и стояла под палящим солнцем, облаченная в резиновую дизайнерскую шинель, созданную специально для этого клипа. Кстати, очень много одежды предоставили совершенно разные талантливые российские дизайнеры. Мы все коллекции перемешали, перепутали, пересобрали с той же целью — перемешать судьбы. Это было важно!
Забавная была ситуация, когда группа впервые увидела клип. Мне позвонил Лева Би-2 и задал вопрос: «Товарищ режиссер, Вы ничего не перепутали? Это точно наш клип? В начале я не увидел ни одного знакомого кадра, но круто!». Да, я включила редкие кадры хроники. Фрагменты съемки реальных трагических событий военного времени, происходящих в России задолго до написания песни. Чтобы усугубить идею смешения времен. Если внимательно смотреть начало клипа, то видно, что одежда на солдатах не только из другого столетия, но и из другого тысячелетия.
Плюс 40. Август. Москва. Красная Площадь. Реальные солдатики действующего отряда с хореографической группой в окружении актёров массовых сцен и вся эта пирамида завершается верхушкой из Би-2. И никто из участников комфортно себя не чувствовал, потому что мало кто понимал, что в итоге из этого получится — как это будет преподнесено, как смонтировано. Волновались все, ведь речь шла не о потоковой песне, а о сложном музыкальном произведении с определенным посылом и здесь все зависело от того, как я этот посыл расшифрую, как сниму и смонтирую. Это был первый такой большой наш клип с Би-2, который произвёл неоднозначное, но сильное впечатление не только на зрителей, но и коллег по цеху.
«Забрали в армию»
Еще одним очень знаковым клипом стал наш совместный клип на песню «Забрали в армию», сюжетом которого я однажды поделюсь в своем учебнике по созданию музыкальных клипов. Этот сюжет выполнен в строгом соответствии с законами драматургии, которые применяются в большом кино. Я считаю этот клип своей главной клипмейкерской вольностью, потому что позволила себе очень долго держать зрителей в состоянии необнаружения ничего интересного. В течение почти первой минуты клипа ничего не происходит вообще. Группа находится в белоснежном пространстве в бездвижных позах и безэмоционально проигрывает первый куплет песни. Для любого клипа это смертельно долго – так нарочито не развлекать зрителей. Даже тех кто очень любит группу и доверяет режиссёру, чтобы не выключить это видео на первых десяти секундах. Таким образом, я буквально провоцировала зрителя применить усилие воли и заставить себя продолжать смотреть.
Этот клип — метафора, связанная с моим представлением о том, как можно визуализировать смирение, которое обязательно заканчивается. Составляющие сюжета этого клипа: веская причина и необратимое следствие. С этой целью я снимала все происходящее на скорости 200 кадров в секунду и полученный материал выглядит как замедленное действие. При этом у меня была возможность ускорять и замедлять происходящее, играя на нервах у зрителей этими рваными сложенными скоростями, ещё больше усиливая причинную необратимость происходящего.
Далее передо мной стояла обязательная задача — объяснить, что спровоцировало такое поведение и потерю терпения. Где та граница и где та капля, в прямом смысле — последняя капля, я её показываю, и делаю так, что в белое пространство попадает красная жидкость похожая на кровь. В итоге эта капля стала той самой последней, когда группа полностью изменила характер исполнения песни. Она превратилась в огромную лужу, похожую на лужу крови и заполняющую собой все пространство. Группа стала отдаляться от ужасающе расползающейся лужи крови, необратимо захватывая все пространство вокруг также быстро, как и всё то, что мы не можем контролировать: плохие новости, смерть, неприятности. Это все заполнило собой белое и чистое ничто, доведя героев до края возможного отступления и продолжило подниматься по одежде вверх, заполняя пространство вокруг. В результате, герои безвозвратно оказываются в красном цвете по горло, как в крови.
Это один из моих любимых клипов, потому что не все артисты идут на такие смелые решения и довольно смелые они не потому, что это похоже на кровь, а потому что мы играем со зрителем в очень опасную игру, не развлекая его, а заставляя трудиться: во-первых дождаться, а во- вторых, прочитать визуальные метафоры не с самым развлекательным смыслом. Вот так мы немножко поэкспериментировали! Зрители не отвернулись и в итоге клип стал одним из цитируемых, узнаваемых и знаковых не только в истории группы Би-2, но и в большом потоке отечественных клипов.
«Блюз 16+» — это наша самая экспериментальная работа, хотя и не выглядит она очень сложной. Но мы на это пошли намеренно, потому что песня такая. А мимо песни промахнуться нельзя. Клип нужен песне, чтобы раскрыть все смыслы. Я предложила сюжет, перемешивающий всё. И получился плотный сгусток смыслов, который, конечно, очень непросто читать глазами. Мне захотелось собрать в нем все новости мира, все важные вопросы и проблемы планеты, ну хотя бы самые главные, ключевые. Такие как религия, футбол, деньги, власть, мода, нефть. Каждый эпизод (а их ровно столько сколько участников группы) одиозно иллюстрирует парадокс каждого их этих терминов. Для меня все они конфликтообразующие, и сыграть это должны были актеры-дети . Не по- детски, а так, как часто и бывает, когда взрослые исполняют эти же роли в реальной жизни, оказываясь детьми и руководствуясь своими детскими запасами понимания о добре и зле, руководствуясь исключительно своими детскими иллюзиями и страхами. Мы все заложники матрицы, сформированной в нас уже в раннем детстве. И основы, которые мы получаем с рождения, становятся нашими единственным компасам жизни. Поэтому я использовала детей на все роли.
Самый большой страх всех религий мира – это вынужденное соседство друг с другом. Именно так я выстроила детей костюмированных представителями разных конфессий — тесно, плечо к плечу. Не обращаясь друг к другу, они боролись добраться до Главного, возвышающегося над всеми, незримого (от того и в непонятном костюму безумца), вероятно Бога. Они по-детски дергали его за пятки, пытаясь дотянуться в своих просьбах, поисках, догадках, бесконечной веренице просьб, вопросов и мелких вопрошаний.
Другая сцена — это сцена выпивания властью, олицетворенной большим мужчиной в дорогостоящем костюме и управляющим взглядом за застекленным препятствием, не видящим маленьких человечков, как часовой механизм выполняющих добычу самого главного топлива работы самой государственности — нефти. Глотками жадности он без возможности насытиться выливает ее на себя. В удовольствие разбрызгивает псевдонефть на маленьких окружающих его копий, которые работают как машина, обнаруживающая черное золото. Они берут и несут ее своими крошечными ручками туда, куда им велено, оставляют там, где приказано.
Те кадры, которые мы получили вызывают жалость к нам же самим и желание задуматься о многом. Футбол я показывала с нарушением всех самых важных правил — дети играли в него руками. Я перевернула эту игру с ног на голову, чтобы показать, что любые правила беспощадно создаются и так же беспощадно нарушаются нами же. А наша армия состояла из малышей-мальчишек, которыми, как маленькими игрушечными солдатиками, играл большой генерал, отправляя их бездыханно валиться на землю игривым движением указательного пальца подталкивая к падению. Сцена была настолько жесткой, что группа приняла решение ее сократить, поэтому в финальной версии клипа вырезаны самые одиозные моменты, на которые я опиралась в сценарии — это недвусмысленное «играние» большого генерала с мальчиками-солдатиками.
Мы очень рисковали, экспериментируя с этим клипом, опять отказались от однозначной развлекательности в пользу шарады видео метафор. Наши клипы с Би-2 — это такие сгустки экспериментов, то, что не тащит вас на поводу у трендов и запросов публики. А как раз наоборот, идет своей дорогой, тем самым, возможно, прорубает новые пути для коммерчески более привлекательных проектов.
Источник
«Вся эта история с Химкинским лесом — кто через 10 лет вспомнит, что это было?»
1 декабря группа «Би-2» выпускает в свет свой новый альбом «Spirit». «Афиша» поговорила с Левой и Шурой Би-2 об арт-группе «АЕС+Ф», политике, кризисе рок-музыки и радио «Субстанция».
К альбому «Spirit» прилагается еще и второй диск, на котором можно обнаружить, в частности, дуэты с группой «Пикник» и Антоном Севидовым
— Этот альбом, «Spirit», он о чем для вас?
ЛЕВА БИ-2: Мне кажется, прошли те времена, когда к выпуску пластинки ты готовился всю жизнь. Тут нет никакой особой идеологической подоплеки, все куда более прозаично — это просто констатация нашего текущего состояния во времени и пространстве. От глобальных пафосных конструкций мы ушли. Все как есть. В конце концов, любая творческая деятельность в любой период времени — это выживание. Ну, тебе надо двигаться куда-то — иначе зачем? Вот самое главное, что движение есть.
— А движение куда? Мне показалось, что он помрачнее и поплотнее звучит, чем раньше.
ШУРА БИ-2: Плотнее он звучит из-за того, что сводили в этот раз не в Австралии, а в Лондоне — причем с Эдрианом Бушби. А он сделал. Ну ты понимаешь. Какую команду я ему ни называл, от Doves и Portishead до Arctic Monkeys, со всеми он имел дело. Пока мы с ним работали, он сделал The Rapture последний альбом, Two Door Cinema Club — и потом поехал в Италию Muse записывать.
ЛЕВА: Ну а мрачный, не мрачный — это схоластика. У нас никогда не было веселых альбомов (смеется).
Первый сингл с нового альбома «Би-2», вышедший в том числе в виде приложения для айфона
— Я почему вообще спросил, о чем альбом. У меня лично с группой «Би-2» есть одно затруднение — мне понятен звук, понятны мелодии, но совершенно непонятен смысл. Я как-то почти никогда не улавливаю, про что, собственно, ваши песни. Вот «Оптимист», например, это о чем?
ЛЕВА: Ну о напускном оптимизме. Есть очень много людей, которые.
ШУРА: На две недели свалили в Гоа и потом пытаются рассуждать.
ЛЕВА: Ну да. Очень легко отдают себя каким-то непонятным течениям, религиозным или еще каким-то, не вникая при этом в суть и глубину. Это «оптимист» в кавычках, конечно, мы таких оптимистов высмеиваем. Я вообще думаю, что мы достаточно ироничны во всем нашем творчестве. Если ты занимаешься музыкой, относиться ко всему серьезно — очень большой минус.
— И то есть песня «Место под солнцем», где про офисное рабство поется в такой тропической аранжировке, — тоже ирония?
ЛЕВА: Да, она и подразумевалась. Все же мечтают о тропиках на работе (смеется).
— Ну хорошо, а «Безвоздушная тревога» — это про что?
ЛЕВА: Ну тут песня сама за себя говорит, мне кажется. Про тревогу безвоздушную, которая берется непонятно откуда и висит где-то рядом.
ШУРА: А Иерусалим взят как образ, потому что она там как раз очень чувствуется. Есть же такая вещь, как Jerusalem syndrom — когда люди приезжают и сходят с ума в этом городе. Мы там довольно часто бываем, там что-то такое правда ощущается.
— Кстати, вы же довольно, гм, впечатляющий клип на эту песню сняли. Как будто работами «АЕС+Ф» вдохновленный.
ШУРА: Да-да, так я этого в первую очередь и хотел. Года три назад я познакомился с этой командой, увидев работы в одной из галерей. Попытался подкатить к ним на предмет сотрудничества, но они настолько крутые, что к ним даже не подойдешь. Ну то есть, грубо говоря, они меня послали: «Кто? «Би-2»? Иди ты!» Но у них, я считаю, очень мощные образы. Очень. В современном российском искусстве это уж точно одна из лучших команд. И мы попытались воссоздать эту историю. Хотели снимать в Иерусалиме, но перекрыть там пять улиц стоило бешеных денег.
— То есть перекрыть Красную площадь дешевле, что ли?
ШУРА: А Красная площадь нам досталась бесплатно. Режиссер договорилась как-то: один звонок генералам — и нам ее на весь день отдали.
ЛЕВА: Мы сами до последнего момента не верили. А получилось логично в итоге — вроде же, когда строили Кремль, имели в виду сделать второй Иерусалим. То есть масса параллелей.
— Этой осенью практически у всех больших русских артистов альбомы выходят, и практически все, от Гребенщикова и Шевчука до Евгения Федорова, так или иначе реагируют на происходящее вокруг. У вас этого, кажется, нет — эти песни, по моим ощущениям, могли бы быть написаны три года назад, например.
ШУРА: Ну, во-первых, там есть песня «Гонка за жизнь». А во-вторых, в какой-то степени в этом и заключается наша социальная позиция. Мы никогда не пели о политике и считаем, что музыкант должен заниматься музыкой, а не политикой.
ЛЕВА: Есть люди, у которых выступать таким образом получается удачно, конкурировать с ними на этом поле бессмысленно. Я не умею делать песни на острые темы социально-политического характера. Песня хорошая должна быть прежде всего.
ШУРА: И потом. Ну вот вся эта история с Химкинским лесом — кто через 10 лет вспомнит, что это было? Это сезонная история.
ЛЕВА: Социальная позиция все равно каким-то образом просматривается в наших песнях, просто она не играет главенствующей роли. Потому что есть много других вещей, с которыми надо взаимодействовать в жизни. Отношения человеческие, любовь, верность самому себе. И это очень важные вещи. Основополагающие такие киты. Если мы не научимся жить по-человечески, то и вся социальщина будет хреновая. Начинать надо с каких-то морально-этических аспектов, тогда и все остальное будет нормально. Понятно, что мы не изолированы от того, что происходит вокруг. Мы же здесь живем, конечно, нас все это трогает. Но каждый по-своему выражает свои мысли и волнения по этому поводу.
— Ну не знаю, а на выборы вы пойдете?
ШУРА И ЛЕВА (хором): А мы не граждане России!
ШУРА: Так что нам очень легко отмазываться.
— Да, и действительно. Ну а происходящее в Белоруссии вам как, например?
ШУРА: А мы и в Белоруссии не граждане. Но мы следим, конечно.
ЛЕВА: У меня мама там живет.
ШУРА: Ну и друзей много, они рассказывают. Ужас, конечно, что происходит. Люди живут кошмарно. Ну вы сами все видите. Если песню «Мы ждем перемен» даже запретили. Ну бред полный!
ЛЕВА: Любое тоталитарное правление приводит к таким казусам — начинают что-то запрещать непонятно почему. Будем надеяться, что России это не коснется.
— Но у вас самих проблем не возникает?
ШУРА: Ну вот разве что когда мы с группой «Сплин» запустили песню «Феллини», какой-то из местных чиновников увидел в ней пропаганду нездорового образа жизни — в строчках «герой на героине, героиня на героине». Песню сняли с эфира — а через полгода опять поставили.
ЛЕВА: Причем непонятно, что его больше смутило — наркотики или сексуальная поза. Как она там называется? Миссионерская! (Смеется.)
— Как люди, которые за всем, что с музыкой происходит, следят, наверняка заметили, что рок в этом году как-то подутих. Как это объяснить?
ШУРА: Понимаешь, время больших — ну, относительно больших — трендов для независимой музыки прошло. Ню-рейв был последней интересной величиной. Уже года полтора-два нет таких всплесков радикальных, чтобы что-то сильно менялось. Да, есть отдельные группы, есть альбомы, но они погоды не делают — последние плюс-минус пять лет все топчется на одном месте. И не только рок. Электроника развивается, но тот же дабстеп сейчас тоже не лучшие времена переживает и занимается самокопированием. И каких-то особо ярких молодых команд я в этом году не заметил. Гранды — да. Elbow, я считаю, великую пластинку сделали, но это музыка в чистом виде, некоммерческая, естественно. Kasabian мне очень нравится последний альбом. Что еще? Ну, Бакстер Дьюри, Metronomy. Но так, чтобы как три-четыре года назад — вот прям ах! — такого нет. Почему? Фиг его знает. А почему была наша волна, которая появилась в начале 2000-х, а дальше никого? Наверное, время какое-то должно пройти, лет десять — и опять все появится.
«Время больших трендов для независимой музыки прошло. Ню-рейв был последней интересной величиной»
ЛЕВА: Да никуда рок не денется.
ШУРА: Вот именно. Мы в Лондоне попали на концерт Гэри Ньюмана — так там в зале готы и любители дарк-вейва, которым уже под 50, а на сцене — человек, которому под 60, и он в идеальной форме абсолютно. А потом оказались на группе Hard-Fi, которая мне когда-то нравилась, — ну и это жалкое зрелище, провал. Чисто гопническая история, где люди бутылками бросаются.
ЛЕВА: Хорошо, что там пластиковые стаканы выдают, а то можно было бы получить по голове и травмироваться.
— Ну так о том речь. В рамках ностальгии по старым временам все отлично работает. С новым хуже.
ШУРА: Просто слишком много всего стало. За последние 10 лет в связи с развитием технологий и интернета групп стало больше, чем человек в принципе в состоянии послушать. В тех же 90-х надо было садиться в профессиональную студию и писаться, а сейчас ты можешь у себя дома штамповать пластинки сколько не лень. Тогда процесс был не таким простым, музыки было меньше, но она, мне кажется, была чуть-чуть качественнее. Уже много лет невозможно слушать альбомы: одна-две песни — да, остальное — добивки. Вот вспомни пластинку, которую ты слушал за последние пять лет целиком?
— Да полно их, на самом деле.
ШУРА: Ну есть, да. Но очень мало по сравнению с тем, что было лет 10–15 назад.
— И как вы видите свою задачу в этой всей ситуации?
ЛЕВА: Да мы не занимаемся таким глубоким анализом нашего творчества. Мы просто продолжаем делать то, что нам нравится и что у нас получается. Сейчас так сложились обстоятельства, что мы смогли пластинку свести в Лондоне — для нас это большой прыжок вперед, это совсем другой уровень, чем раньше.
— Но слушатели-то не почувствуют отличий.
ШУРА: Профессионалы услышат, а поклонники. Оценят немногие, конечно. Но в любом случае, даже если ты включаешь «Наше радио», наши песни радикально по звуку отличаются от много другого, что там звучит.
— Вот, кстати, забавный же момент — вы и слушаете новую музыку, и пишетесь в Лондоне, а все равно альбом звучит в формате «Нашего радио».
ШУРА: Наша музыка звучит в формате группы «Би-2». А как она еще может звучать? Это же мы делаем. Да, мы слушаем много музыки, вводим новые элементы, но радикально музыка не меняется и не может поменяться.
ЛЕВА: Все наши сторонние амбиции мы реализуем в других проектах. «Нечетный воин», например. Или вот с симфоническим оркестром выпустили пластинку. Радикальнее поворота я не могу себе даже представить.
— Просто у меня есть ощущение, что вы вроде как массовая популярная группа, но очень хотите быть модными. При этом аудитория, условно говоря, «Солянки» все равно вас не слушает.
ШУРА: Ну аудитория «Солянки» — это маленький совсем процент же.
ЛЕВА: У нас получается такой симбиоз. Мне все-таки больше нравится музыка мейнстримовая, а Шурик инди любит.
«Мы так секретно станцию называем — «Убийца айпода»
ШУРА: Ну да, и все пластинки где-то на этой грани. А вообще для этих амбиций мы сделали радиостанцию с друзьям, там по этой линии все самое интересное и происходит. Если с инвесторами все будет нормально и мы в следующем году выйдем в FM-диапазон, это, я надеюсь, будет вообще большой прорыв для такой музыки. Если ты слушал эфир, ты мог заметить, что там нет особо ни «Би-2», ни «Агаты Кристи», ни «Мумий Тролля». Мы отдали площадку молодым командам, которых в «Биологии» поддерживали и которые ищем сейчас по всей стране. Мы считаем, что хотя бы одна радиостанция должна все это крутить. Раньше на «Максимуме» что-то было, но когда руководство сменилось, все в ретророк ушло. И мы хотим заполнить этот пробел. Да и самим хочется нормально. Вот у нас недавно была вечеринка, так мы вместо того, чтобы включать айподы, включили радиостанцию. А само радио знаешь как собиралось? Мы просто слили два-три айпода воедино — с этого стартовал первый плейлист.
ЛЕВА: Мы так секретно станцию называем — «Убийца айпода». (Смеется.)
— Серьезно? Вы думаете, что это реально?
ЛЕВА: Почему нет?
ШУРА: Вот если выйдем в FM, будет что послушать, когда едешь в пробке.
ЛЕВА: Но такую уж глобальную задачу мы на себя не берем, естественно. Это шутка. Не нам соперничать с такими монстрами, как Apple.
— Вот еще какое странное дело — те группы, которые вы поддерживаете, почему-то сплошняком все англоязычные.
Креативный продюсер «Cубстанции» Игорь Компаниец о новом радио
ШУРА: Ничего страшного. Те, кто на русском поет, тоже появляются, немного, но кто-то есть. Мы вот поймали очень интересную группу сейчас — InWhite называется. Пока, правда, только одну песню нашли, сейчас будем с ними связывать. Это ведь как происходит? Вот появилось «Наше радио» на стыке 90-х и нулевых — задало какой-то тон, и сразу появилась целая волна. И с этими командами. Когда мы приезжаем в Ростов, мы всегда просим Motorama, чтоб они нам саппорт сделали. Их же в городе не знают практически, понимаешь? Их знают отлично в Москве, в Европе. А там нас журналисты спрашивают — это кто такие? Блин, да это главные герои ваши! И если появится площадка, где будут звучать их песни, это может дать волну — они перестанут быть одинокими. Потому что сейчас жизнь у этих команд — год-два, пока есть энтузиазм. А потом ничего не происходит, и все, они разваливаются. Вот с Bajinda Behind the Enemy Lines так произошло — а ведь хорошая группа была. Все потому, что нет площадки, откуда начинать.
— Так а английский-то почему?
ЛЕВА: Мне, конечно, было бы приятно, если бы появлялись группы, поющие на русском. Но мы же не можем диктовать условия. Если людям хочется делать на английском — пусть делают.
ШУРА: А делают по-английски они, мне кажется, потому что люди, которым 20 и 21, не слушают ни «Наше радио», ни русский рок. Они через Last.fm, через какие угодно источники впитывают глобальную культуру — и, естественно, живут по другим правилам. А вообще было бы круто, если бы появилась волна независимой музыки на русском языке. Русский язык этого достоин.
— Так есть же уже эта волна! Просто вы с ней дела не имеете почему-то. Куча людей, поющих по-русски. Narkotiki, Padla Bear Outfit, «Краснознаменная дивизия имени моей бабушки», полно имен.
ШУРА: Почему не имеем? Мы их крутим. Narkotiki у нас есть в эфире. «Дивизия бабушки» — ну у них и записей-то нет пока. У нас для этого и студия будет, где все можно будет записывать бесплатно — пусть не альбомы, но хотя бы синглы, которые можно в ротацию поставить.
— Засчет чего все-таки должен произойти ваш выход в FM?
ЛЕВА: Наверное, диапазон должны расширить все-таки. Там очень тесно, из-за этого очень дорого стоят частоты, неподъемные деньги. Может, военные дадут диапазон (смеется).
ШУРА: Но у нас есть определенные частные инвесторы — и если все будет нормально, FM появится.
— То есть то, что говорят про господдержку, — это все слухи?
ШУРА: Никакой господдержки. Мы просто к Вадику Самойлову обратились и взяли у него помещение — вот и все.
ЛЕВА: Но если в будущем так повернется, что господдержка появится, я ничего плохого в этом не вижу. Были времена, когда все жаловались, как плохо, что государство не обращает внимания на молодежь и на культуру. А теперь получается, что если обращает — тоже плохо (смеется).
«Были времена, когда все жаловались, как плохо, что государство не обращает внимания на молодежь и на культуру. А теперь получается, что если обращает — тоже плохо»
— Ну просто государство так себе поставило, что дела с ним иметь вроде как западло. А вы же еще с Медведевым когда-то не так давно встречались и тоже про радио говорили?
ШУРА: Ну мы там говорили далеко не только про радио. И я говорил меньше всех — там было кому сказать. Не-не. Просто у нас «Биологию» закрыли, нам нужно было это куда-то деть — и мы решили сделать сетевую историю. А потом появились частные инвестиции.
— Все эти ваши многочисленные истории — и музыка, и радио, и еще что-то, — они не мешают друг другу?
ШУРА: Ну ты же видишь — успеваем. Еще и интервью давать успеваем. Без дела-то скучно сидеть.
ЛЕВА: Это наш способ борьбы с кризисом среднего возраста.
— Я как раз хотел об этом спросить. У вас до сих пор имидж молодежной группы, при этом вам обоим уже по 40 лет. Вы думали о том, как будете меняться дальше?
ЛЕВА: А зачем нам меняться? Мы не мальчуковая группа, не бойз-бенд.
ШУРА: Искусственно омолаживаться мы точно не собираемся.
ЛЕВА: Лучше будем красиво стареть.
ШУРА: Посмотрев на того же Гэри Ньюмана, могу сказать, что такой вариант красивого старения нам нравится.
Источник
