4071505 что это значит

Описание числа 4071505

Натуральное действительное число 4071505 . Произведение всех цифр: 0. Число имеет следующие делители: 1, 5, 41, 205, 19861, 99305, 814301, 4071505. Сумма делителей этого числа: 5005224. Обратным числом является 2.456094245248379e-7.
Число 4071505 можно представить произведением: 5 * 41 * 19861.

Другие представления числа 4071505: двоичный вид: 1111100010000001010001, троичный вид: 21122212001111, восьмеричный вид: 17420121, шестнадцатеричный вид: 3E2051. В числе байт 4071505 содержится 3 мегабайта 904 килобайта 81 байт информации.

Число — не число Фибоначчи.

Косинус числа 4071505: 0.6051, синус числа 4071505: 0.7962, тангенс числа 4071505: 1.3158. Натуральный логарифм числа 4071505: 15.2195. Логарифм десятичный равен 6.6098. 2017.7971 — корень квадратный из числа 4071505, 159.6804 — кубический корень. Возведение в квадрат: 1.6577e+13.

4071505 в секундах это 6 недель 5 дней 2 часа 58 минут 25 секунд . В нумерологии это число означает цифру 4.

Источник

407.1505. что значит это число?

Кто помнит? Вопрос для олдфагов!)

Что здесь происходит?

Семёрка на калькуляторе не совсем так выглядела при этом. 1350.1505 было актуальнее:)

Справедливость

Ваня Тучков был благородный троечник. Имеет ли он отношение к династии того самого героя Бородинской Битвы — я не знаю. Звали мы его просто и незатейливо «Тучкой», без княжеско-генеральских прибамбасов.

Впрочем, он вполне мог иметь отношение к древнему благородному роду, ибо был статен, плечист, высок, красив и располагающ, а также удивительно спокоен и тих для своих природных данных. Когда он был маленьким, он был красив какой-то взрослой красотой, зато, когда стал старше, наоборот, казался моложе всех. Но на самом деле он просто не особенно изменился. Очень удобное, прямо скажем, качество внешности.

Обычно такие мальчишки завоёвывают лидерство в классе, шутят с девчатами, балагурят на уроках, преуспевают в спорте или каком-нибудь школьном КВН, становятся старостами или вожатыми. Тучка же флегматично манкировал всеми этими ипостасями. В учёбе он тоже особенно не выделялся и, казалось, не потому, что ему не давалось или он ленится. Казалось, он что-то такое знает, чего не знаем мы…

Со своей неизменной усмешкой он сидел на третьей парте у окна и рисовал роботов в тетради, иногда отрешённо посматривая на доску и как бы думая «да, да, старайтесь, зубрите, тяните руки. Всё равно вы все вырастете и станете менеджерами по продажам. А я как рисовал роботов, так и буду их рисовать, только за такие деньги, какие вам и не снились».

Среди всех нас Тучка носил не форму или что придётся, а настоящий детский костюм – пиджак и брюки, что делало его каким-то нездешним старомодным семинаристом. Он не был гопником и драчуном, хотя мог навялять любому в классе, и к троечникам его причисляли исключительно по признаку отметок в дневнике.

Учителя привыкли к Тучке, сильно с него не спрашивали, он не создавал им проблем своим поведением, что было не так уж и мало в нашей полумаргинальной школе, а они не создавали проблем ему. Они практически задаром рисовали ему тройки, а Тучка рисовал своих роботов, безотказно помогал оформлять плакаты и стенгазеты, поливал цветы в классе, стирал с доски после уроков, не забывая нарисовать там «на завтра» какого-нибудь мутанта. За пределами школы он был таким же тихим, но при случае увлекательно и с задором показывал нам своих тетрадных киборгов, рассказывая об их суперсилах.

Новая учительница английского невзлюбила Тучку сразу. Ещё бы, он как обычно пытался рисовать своих дроидов, но на этих уроках надо было хорошенько поработать, уже хотя бы для того чтобы просто не получить двойку. Галина Васильевна недавно появилась в нашей школе, но уже успела навязать свои правила игры.

Все учителя ходили по классам, но на урок английского приходилось отправляться в отдельный кабинет в тихом крыле, уходящем в сад. Там были новенькие парты с наушниками, огромная зелёная неисцарапанная доска, роскошные бархатные шторы, портреты классиков английской литературы в позолоченных рамках и макет Биг Бэна на подоконнике. Долгое время этот кабинет был заперт на два замка и ждал своего героя, но учителей не было. Кажется, поэтому его и не разгромили, не растащили, не развандаллили. Парты были не разрисованы и наушники работали отлично.

Вы замечали, что пожилые школьные учителя английского удивительным образом напоминают карикатурных англичан, тех самых, с неизменным чаем, старомодным, но изысканным нарядом и напускной чопорностью лица? Возможно от того, что работают с самыми клишастыми культурными клише и впитывают за долгие годы. «Ландын из зэ кэпитал оф Грейт Бритн энд э вэри олд таун…» — шесть часов в день, пять дней в неделю и так всю жизнь.

Но не смотря на свою олдовость Галина Васильевна привнесла в наши уроки то, что называется сейчас модным словом «геймификация». «Хау олд а ю?» — вопрошала она, кидая мне мячик. «Ылэвэн», — отвечал я, бросая его обратно и думая, что это как-то глупо для солидного целеустремлённого пятиклассника, все эти мячики, но всё же это весело и лучше уж так, чем нудный бубнёж на той же «родной речи».

Будете у меня говорить рефлекторно! Как инстинкт! – гордо заявляла Галина Васильевна.

Тучке приходилось работать наравне с остальными. Его привилегии главного художественного дарования класса нивелировались при входе в уютный филиал старой доброй Англии в полуразрушенной советской школе на севере Таджикистана.

Тут выяснилось, что Тучка не притворялся, а ему действительно по каким-то причинам было трудно запоминать что бы то ни было. Ещё у него были проблемы с концентрацией внимания и последовательностью изложения мыслей. Он терялся, запинался, мучительно вспоминал, смущался и терялся ещё больше. Выступления у доски, заучивание стишков и фраз были для него настоящей пыткой. Может быть он даже был аутистом, но кто будет с этим разбираться в 95-м году в Ходженте, на окраине мира.

«Господи, какой же он тупой…», — как-то раз в сердцах прошептала Галина Васильевна себе под нос, но я сидел на первой парте и к своему стыду услышал это. Мне стало страшно обидно за Тучку, который в этот момент усердно морщил лоб и старался просто каким-то физическим усилием выдавить из мозга нужную информацию.

«Садись уже…», — вздохнула Галина Васильевна. Тучка мрачнее тучи уселся на свою последнюю парту (тут он старался отсесть куда-то подальше от центра событий, от доски, от этих словесных игрищ). Галина Васильевна что-то вписала в журнал, я изловчился и увидел двойку. Пощады у неё не было. Это была справедливая оценка Тучкиных знаний, но мне внезапно очень захотелось, чтобы роботы с его рисунков в этот момент взлетели и испепелили своими бластерами эту упрямую тётку.

Между тем Галявася (как мы её прозвали) действительно знала своё дело. Даже у таких, казалось бы, безнадёжных учеников (а к английскому мы подступились из-за нехватки учителей только к пятому классу, стартуя прямо с алфавита) начало что-то получаться. Загадки, песенки, скороговорки, диалоги по ролям. Это и правда работало.

Мы продвигались вперёд, бойко рассказывали короткие зарисовки о семье, время от времени повторяли что-то в её излюбленной игровой манере. И только Тучка, которого даже она к тому моменту оставила в покое, по-прежнему терзался на задней парте, героически списывая домашние задания у кого придётся.

— А теперь повторим наш любимый ЭйБиСи! – провозгласила Галявася. — Нам кажется, что мы всё знаем, но нам это иногда только кажется!

Урок обычно заканчивался игрой и этот был не исключением.

— Я называю любую букву, а вы тут же говорите мне – какая следует за ней. Это быстро! Но не кричим, а поднимаем руки! Для тех, кто ещё не ответил это шанс получить свою пятёрку! Начинаем: F!

Это было легко. К тому же в этот день у нас было два урока английского подряд, и я уже получил свою пятёрку. Именно поэтому я не стремился участвовать в игре и увидел, как изменилось лицо Галины Васильевны на букве Q.

Я обернулся. С задней парты впервые за всё это время тянул руку Тучка. Он так робко, неуверенно её поднял, но его всё равно было видно, большого, внушительного. Галявася жестом остановила гвалт. Класс замер, а вместе с ним и весь мир.

— Ну, Иван…, — как-то неожиданно мягко сказала она. Мне показалась, что она сама так опешила, что даже назвала его по имени, вместо обычных этих фамилий. Не по школьному. Словно какая-то нежность, смешанная с надеждой, были в её тоне.

Тучка громко встал, выпрямился, откашлялся и торжественно выпалил: АРЭСТИЮ!

Какие-то доли секунды было не ясно, что произошло.

После грянул хохот. У меня свело живот.

Позади всхлипывала Катя Бауэр. Рядом со мной колотил ладонью по столу Саид, отличник и любимчик всех учителей. У раскрасневшейся, улыбающейся и силящейся сдержаться Галины Васильевны в уголках глаз стояли слёзы. Тучка робко улыбаясь и явно не понимая, что случилось, посмеивался вместе со всеми, совершенно растерянный.

Прозвенел спасительный звонок. Мы засуетились. Это был последний урок пятницы.

— Давай дневник! – сказала расставлявшая оценки Галявася оторопевшему Тучке.

Мы вышли из школы в ароматную душную весну и уселись на горячие камни.

— Ты хоть понимаешь, что ты четыре буквы в одну слепил! – Катя Бауэр подтрунивает над Тучкой.

Тот, механически запомнив мнемоническую распевку алфавита, почему-то решил, что между Кью и Ви есть загадочная буква Арэстию, вместившая в себя RSTU. Мы снова смеёмся.

— А сколько она там тебе поставила?

Тучка молча протянул нам открытый дневник. Там напротив последнего урока красовалась размашисто выведенная пятёрка.

— Как? Не может быть!

— Это она тебе поставила, за то, что ты хоть что-то запомнил!

— Нет, за то, что ты всех рассмешил!

Тучка улыбается, пожимает плечами.

— Это…Несправедливо это! – вдруг произносит Саид. – Вот я всё учил и мне пятёрка. А он – ничего. И ему тоже пятёрка.

— Но это же такая…смешная пятёрка, Саид!

— Но я же знаю, а он не знает. Он же у нас домашку списывает.

— А ты у меня матешу списывал однажды, и чего?

— Но он же неправильно ответил. Если ему пять, то почему нам не шесть, или хотя бы не пять с плюсом…

— Так у тебя пятёрок много, а у него всего одна. Это не меняет ничего. Это как шутка такая. Всем же смешно было.

Тучка стоит и внимательно слушает наш разговор. Он всегда настолько спокойный и тихий, что заслужил репутацию мебели, при которой можно говорить всё что угодно без стеснения, в том числе и про него самого.

— А может…а может она ему поставила, чтобы он духом поднялся. В себя поверил.

— Так не может быть. Я сам слышал, как она говорит, что он тупой.

— Она сказала «скромный», Саид…

— Нет, я слышал, она сказала «тупой». Слушай, только тупой так может, как он сегодня.

— Что ты сказал. – Тучка внезапно подошёл вплотную к Саиду.

— Тупой. Отойди от меня. Ты.

Саид попытался толкнуть Тучку в грудь, но тот внезапной размашистой богатырской оплеухой обрушил Саида портфелем на спину, как огромного жука.

— Она. Она сказала, что ты тупой. Не я. – Саид заныл, размазывая по лицу кровь и слёзы, и пошёл прочь в парк, то и дело оглядываясь.

Он был очень старательный отличник и отец его был начальником ЖЭКа. Крикливый толстый мужик, вечно выяснявший что-то с кем-то во дворах. Они жили в нашем доме. На следующий день Саид не пришёл в школу. Но Тучку он отцу не выдал.

— Она правда сказала, что я тупой?

— Правда, Тучка. Я слышал тоже.

Он предложил мне встретиться за школой после уроков и был очень серьёзен.

— Кажется, ты должен таким же сильным как и я быть… Ударь меня по лицу.

— Я Саида нечестно стукнул. Это же не он сказал. Ударь. Надо. Чтобы справедливо.

— Да не нужно это.

— Ну… Кулаком, как я его.

Даю ему неловкого тычка.

— Это не так было. Вот прям резко давай. Да просто сделай и всё.

— Не получится у меня. Всё. Я ухожу.

У Тучки задрожал подбородок. Он вот-вот расплачется. Я стою и знаю, что не смогу.

— Ну, пожалуйста. Чтоб справедливо.

Он жалобно смотрит смотрит мне в глаза. Кивает «давай».

Зажмуриваюсь и швыряю руку почти наобум.

Чувствую кулаком мягкие губы.

Галина Васильевна наладила ситуацию с английским в нашей старенькой школе. Её ученики становились чемпионами городских олимпиад, как и на прошлом месте её работы, как и на позапрошлом. В городе не было ни одной международной организации, в которой бы не работал какой-либо её выпускник. Она получала международные награды и была заслуженным учителем чего-то там Английского и Королевского.

Мы уже давно выпустились, а она всё учила и учила новых детей, сухонькая, чопорная, со своими неизменными мячиками, играми и песнями. «Ландын из зэ кэпитал оф Грейт Бритн энд э вэри олд таун» раздавалось в старом кабинете с бархатными шторами и макетом Биг Бэна. Она умерла прямо на уроке, как актриса на сцене, изрядно напугав учеников, а на её похороны приехал сам Британский консул.

Саид работает каким-то влиятельным чиновником в городском хукумате Худжанда, города, в котором мы ходили в школу. До обновления городского сайта на первой странице даже было видео, где можно было заметить его перед трибуной внимательно слушающим речь мэра. Этот отличник всё так же сидит на первой парте. А вот английский ему пригодился разве что для общения с одним своим одноклассником.

Ваня Тучков работает иллюстратором в городе Сиеттл. Английский стал его вторым родным настолько, что он и предложения не может произнести без английского слова, забыв какое-либо русское. «Я узнал это после смолл-ток с моими коллигз», «мы имели с братом бранч», «я с ними не совсем эгри». Он рисует городские дома, логотипы, пейзажи и людей, но иногда и роботов тоже. И он всё такой же огромный и неуместный возле пластиковой доски с маркерами.

Я не только расквасил Тучке губу, но и рассёк руку о его зубы. Всякий раз, глядя на его фото, я ищу шрам на верхней губе. Присматриваюсь. Увеличиваю. Шрама нет. На самом деле, его не было уже через месяц после того случая, но я всё равно его ищу, ведь у меня над средним пальцем правой руки шрам есть до сих пор.

Кажется, всё это справедливо.

Снежки

В комментах к рассказу «Присоска» мы с @sokol80 обнаружили, что в описываемое время мы сидели за партами в соседних школах, и, возможно, смотрели в окна друг на друга.

А самым ярким эпизодом взаимодействия наших школ была знаменитая «снежная битва» 1993-го года. Про это и новый рассказ

Рядом с нашей девятой школой стояла школа седьмая. У наших школ был общий стадион, поэтому мы периодически пересекались со своими соседями. И враждовали.

Причин для этого было несколько. Во-первых, «девятка» была ведомственной. Её спонсировал крупный завод, поэтому и оснащение было получше, и ремонт, да и учителя подбирались немного тщательнее. «Семёрка» была обычной городской школой, со всеми вытекающими проблемами восьмидесятых-начала девяностых. Во-вторых, в «семёрке» учились несколько отмороженных типов, которые прямо вели охоту за «девяточниками». Подстерегали возле школы и магазинов, отнимали деньги, бывало, что и поколачивали. Наши «отмороженные» до их уровня не дотягивали.

Напряжённость между школами выливалась в яростные футбольные баталии на физкультуре. Пока наши физруки, заключив пакт о ненападении, курили где-то за турниками, мы с «семёркой» сражались за обладание истоптанным мячом. Правила, как таковые, имелись, но нарушались каждую минуту обеими сторонами. Нарушение тут же фиксировалось яростными криками. Крики были такие громкие и эмоциональные, что однажды из девятой школы вышла директриса и строго попросила играющих не материться.

Пересекаясь на каких-то городских мероприятиях с «семёркой» мы тут же ощетинивались, сбивались в кучки и враждебно смотрели друг на друга. Были безумцы, которые пытались дружить с противником, хотя бы потому, что противник жил в их подъезде. Но таких ренегатов было мало. Их знали и презирали за слабость.

В общем, позиция между нашими школами напоминала конец 1930-х в Европе. Договор о ненападении, шитый белыми нитками, наращивание сил по обе стороны границы и неизбежное ожидание глобального конфликта.

Катастрофа разразилась зимой 1993-го года. Зима выдалась снежная, сугробы намело под самые окна школы. И я уже не помню, кто первый начал эту традицию. На переменах между уроками мы стали выбегать на стадион между школами. Прямо как были, в сменной обуви, штанах и свитерах. Одеваться было некогда, на битву отводилось коротких десять минут.

С противоположной стороны стадиона нам навстречу высыпали легионы «семёрки». Бойцы вооружились снежками и начинался обстрел с лобовыми и психологическими атаками, переходящими в рукопашную. Кто-то из сторон поймал пленного и окунул его головой в сугроб. Кто-то отомстил, натолкав своему пленному снега за шиворот. В ответ очередного захваченного слегка поколотили. В отместку группу отступающих отжали клиньями и поколотили уже всерьёз.

Пацаны прибегали на уроки раскрасневшиеся, с лицами, горящими от возбуждения и мороза. Из одежды на парты и учебники сыпался тающий снег. Учителя возмущались, но их не слушали. Потому что через сорок минут ненавистного урока на стадионе ждал Враг. Враг, на которого можно было вволю поорать, наступая в психологической атаке, захватить пленного и с наслаждением окунать его, орущего и брыкающегося в грязный сугроб. Какие уроки, когда есть Война!

Конфликт быстро вышел за рамки обычных снежных баталий. Однажды в класс ввалился Мишка, с разбитым носом и принялся яростно отмываться в умывальнике, рядом с классной доской. Следом за ним вошла наша химичка и чуть в обморок не хлопнулась, увидев «полный умывальник крови». Мишку вызвали к директору, но он молчал, как партизан. Мол, упал случайно, ничего страшного. А у самого под глазами наливались два синяка.

Потом «семёрка» и вовсе офигела. Пользуясь численным преимуществом после школы, она загнала жидкий отряд «девятки» к самым дверям главного входа. Испуганная вахтёрша дверь закрыла. Не ожидавшие такой подлости бойцы, оказались прижатыми к крепостной стене. Сгрудились в каре и огрызались, отвечая на пинки и удары руганью. В какой-то момент сердце бабушки-уборщицы, наблюдавшей эту картину, дрогнуло. Она открыла дверь и избитые по одному просочились в школу. Внутри их уже ждала завуч, которая посчитала своим долгом отчитать каждого, вызвать родителей и поставить по двойке за поведение. Проигравшие битву молчали. В их сердцах копилась ненависть.

Нужен был лидер и он нашёлся. В школе с нами учился будущий участник Олимпийских игр, метатель молота Вадим Девятовский. К своему десятому классу, это была огромная рама, выше всех на две головы. Шириной плеч Вадим легко соперничал с физруком СерСерычем, потерявшим зрение в борьбе с бодибилдингом и некачественными анаболиками девяностых.

В школьных баталиях олимпиец не участвовал, больше пропадал на сборах и тренировках. В школьной жизни участвовал тем, что выходил на переменах к углу, где собирались наши школьные курильщики, отлавливал одного и повязывал на шею заранее припасённый пионерский галстук. Носить в те годы галстук было уже немодно, поэтому над «помеченным» целый день потешалась вся школа.

Одноклассники подтянули Девятовского на битву с «семёркой». Уж не знаю, как они его уговаривали, но однажды по школе пронеслась весть:

— Вставайте, люди русские! Грядёт битва с полчищами супостатов седьмой школы. Битва произойдёт после пятого урока на стадионе. За нами сила в виде Вадима Девятовского.

Воодушевлённые это вестью во дворе школы собрались почти все мальчишки от шестого до одиннадцатого класса. Немногочисленные трусы и маменькины сынки в расчёт не шли. Они проскальзывали через боковые двери и спешили домой.

Наконец вышел ОН. В сопровождении свиты из одноклассников, едва достававших ему до плеча.

— Вперёд! – коротко бросил один из лидеров.

И мы двинулись на поле боя.

«Семёрка» уже ждала со своей стороны. Их было не меньше, чем нас, и среди них стояли те самые «отморозки», на которых мы затаили самую большую злобу. Стояли, покуривали, сплёвывая себе под ноги. И обменивались короткими фразами.

Толпы остановились в десяти шагах друг от друга. У меня бешено колотилось сердце, дрожали руки. Лица врагов были суровы. Снежками тут и не пахло. Пахло кровавой дракой.

Никто не решался ударить первым. Мы стояли, смотрели друг на друга. Сжимались кулаки, атмосфера дрожала и искрила.

— Седьмые п…сы! – завопил у меня из-за спины чей-то голос.

— Сами вы п…сы! – тут же ответили кричавшему.

И дальше, и дальше, насколько хватает воспитания и подростковой фантазии. Орём, наступаем шаг за шагом. С нами же такая поддержка. А эта поддержка, между прочим, ошивается в задних рядах, за нашими спинами и в кашу не лезет. Он сюда поприкалываться пришёл. И вот крики достигли высшей точки. Стенки оказались в опасной близости друг от друга. Кроме рук у меня задрожали ноги. Я отчётливо видел напротив себя раскрасневшегося носатого мальчишку, примерно моего возраста и уже представлял, как сейчас брошусь на него и буду бить кулаками. Снежки, говорите?! Смешно. Возможно в процессе битвы и пролетит один-два снежка. И то случайно. Воинства уже слишком близко друг от друга. Без предварительной пристрелки битва перейдёт в рукопашную. А значит надо вцепиться, свалить, ударить! Уверен, носатый «семёрковец» смотрел на меня с теми же чувствами.

— Бей! – прозвучало долгожданное.

И передние ряды занесли кулаки для удара.

И в этот миг раздался вой сирен. На стадион, прямо через бордюр выскочили несколько милицейских УАЗиков с синими сиренами. Из машин посыпались милиционеры и бросились на оба воинства.

Игроков в снежки как ветром сдуло. Милиция — это уже не шутки. Тут можно огрести серьёзные проблемы. «Отморозки» дематериализовались с такой скоростью, что законы физики потребовали серьёзного пересмотра. Впереди убегающей «девятки» мчался олимпиец и надо отдать должное его подготовке, бежал он быстрее всех. Пойманных валили в снег, тащили в машины. Потом вызывали родителей в школу, ставили на учёт, выставляли «двойки» по поведению. Карали и расстреливали.

Так бесславно, победой третьей силы закончилась финальная битва между седьмой и девятой школами.

Дабы не повторять стычек, директора школ приняли хитрое решение. Начало занятий девятой школе поставили на 8.30, а в «семёрке» на 9.00. И перемены перестали совпадать.

Седьмая приходила под наши окна, орала обидные слова. Мы тоже иногда собирались. Но накал страстей уже утихал. Система победила.

Летописцев в те времена уже не водилось. Битва так и канула в Лету. А жаль.

Рассказ из серии «Школа, я не скучаю» сборника «Обрывки»

Автор Павел Гушинец (DoktorLobanov)

Две новости для читателей.

1. Меня уже несколько раз спрашивали, где можно найти полную библиографию и почему меня нет в Википедии. Короче, теперь я в Википедии есть и библиография там тоже есть

2. В субботу в Минске, в областной библиотеке состоится моя встреча с читателями. Приходите, поговорим.

О наклейке или детская жизнь — боль

Была я маленькая, и была у меня коробочка с наклейками, красивыми таким (не из жвачки). Там даже и Мишками Гамми были наклейки.

И вот выделила я одну из наклеек — как сейчас помню — был это розовый слоник — и приклеила его на дневник, на обложку. Обложка была плотная синяя и на ней розовый слоник.

И тут нашей классной руководительнице приходит в голову светлая мысль — нечего на дневники клеить всякую гадость! И после очередной сдачи дневников на проверку — вернула она всему классу дневники в прозрачных, тетрадных обложках.

Вы видели когда-нибудь целый класс детей у которых отобрали и выкинули их наклейки!? Представляете весь этот объем боли и отчаяния?!

В следующем году будет 20 лет как я закончила школу, классной руководительницы нет уже лет 10 если не больше, а розового слоника я помню до сих пор.

Присоска

Мне было лет 12, когда я перешёл в новую школу. Вы когда-нибудь в ранимом раннеподростковом возрасте попадали в такую ситуацию? Вы помните это чувство? Чувство, когда незнакомая и чужая классная руководительница подводит тебя к дверям класса. За дверями – шум, какие-то крики, смех. Вы заходите – и смех стихает. Учительница ставит тебя посреди класса, поворачивает лицом к незнакомому и чужому классу и говорит:

— Это — Павел. Он будет учиться в нашем дружном коллективе.

И «дружный коллектив» двадцатью пятью парами глаз настороженно смотрит на тебя. В этот момент хочется провалиться сквозь пол, к чёртовой матери, в коридор и бежать со всех ног домой.

Ты ещё не знаешь, кто с кем дружит, кто кого терпеть не может. Ты не знаешь внутренних процессов, кланов, конфликтов. Ты – Штирлиц в ставке фюрера. Ты чужой, среди своих. И страшно!

Но ты берёшь себя в руки, на подгибающихся ногах идёшь к парте, на которую тебе указала учительница. А там уже недовольные. Потому что Мишу, который целый год сидел с Алесей, пересадили к Кате. А тебя – к этой самой Алесе. К девчонке! Которая демонстративно морщит носик и отворачивается. И ты себя вдвойне неудобно. Ты садишься на самый краешек стула, чтоб быть подальше, чтоб даже воздух, колыхнувшийся от твоего движения, не коснулся соседки. И тут стул предательски, на весь класс скрипит! Девчонки хихикают, ты краснеешь.

Первый урок проходит, как на иголках, а потом наступает самое страшное. Первая перемена. Ты не знаешь куда бежать на следующий урок. Хватаешь сумку, учебники и стараешься не отстать от одноклассников, которые нарочито равнодушно идут по коридорам в другой кабинет.

Проходит день, два. Ты немного осваиваешься. Узнаёшь, что вихрастого хулигана с третьей парты зовут Вовка, а высокую красивую девочку с первой – Татьяна. На физкультуре все играют в баскетбол. Тебя берут в команду последним. Даже после мелкого Витьки и толстого Макея (ты не знаешь, как по-настоящему зовут этого противного мальчишку. Все называют его просто Макей). Ты отчаянно пытаешься играть хорошо, но ты ещё плохо помнишь лица одноклассников и нечаянно отдаёшь пас игроку другой команды. Тебя называют криворуким и другими обидными словами. Ты терпишь с горящими ушами. В конце тебе удаётся забросить несколько мячей. Кажется, удалось реабилитироваться.

Недели проходят за неделями. Но ты всё ещё остаёшься «новеньким». Начинаешь дружить с Денисом и ещё не знаешь, что ваша дружба продлится четверть века и не прервётся даже тогда, когда главный инженер Денис Трофимович уедет в соседнюю страну, куда-то на Крайний Север копать уголь открытым способом. Макей потихоньку становится твоим врагом, он ещё много гадостей тебе сделает, пока не сбежит от тюрьмы в ту же Россию. А Оля… Оля никогда тебе не улыбнётся. Будет у вас один танец на выпускном, робкая попытка обнять потеющей ладонью за талию. И всё. И двадцать пять лет спустя напишет тебе в соцсети Ольга Петровна. Главный бухгалтер завода и бабушка двух очаровательных внуков. Глаза у неё останутся прежние и на минуту твоё сердце забьётся чаще. Но ты вспомнишь о том, что в соседней комнате тебя ждёт десятилетняя дочь, которой ты обещал помочь с уроками, а на кухне щелкает мышкой вечно занятая жена. И воровато закроешь страничку, как будто ты в чём-то виноват.

Но это всё потом, потом….

История с присоской случилась через месяц после моего появления в шестом «Б». Учился со мной в классе Гришка Епишин. Здоровенный такой парень, высокий, плечистый. Мама Гришки Наталья Валерьевна была тренером по модному тогда бодибилдингу и все шутили, что Гришке она вместо погремушек сразу подсунула гантели. Отличный, кстати, тренер, я к ней в зал потом два года проходил и до сих пор помню мотивирующее:

— Все посмотрите, как Гушинец делает становую тягу! Все посмотрели? А вот теперь никто и никогда так больше не делайте!

Я на всю жизнь запомнил, как надо. Мне было очень стыдно. Моему нынешнему тренеру сейчас бы такие способности к мотивации. Он меня, блин, жалеет, я ему деньги плачу. А Наталья Валерьевна не жалела. Ходила по залу со скакалкой. И не раз пускала её в ход.

Я и сам тогда был не маленький. Вымахал как-то скачкообразно на голову выше своих одноклассников. Только в отличие от Гришки был худой, как щепка. Ел всё, что видел, но любые продукты проваливались сквозь мой организм, не задевая стенок. Вот бы мне сейчас такой метаболизм, а то пузо замучило.

Что-то я всё время отвлекаюсь.

А математику у нас вела страшная бабушка Людмила Бенедиктовна. Из тех преподавателей, который может взглядом заморозить целый класс подростков. Предмет свой Людмила Бенедиктовна знала, тут не поспоришь, но никаких тёплых чувств к этому предмету не вызывала. Я с тех пор не люблю точные науки. Как вспомню «математичку», мороз по коже.

У Людмилы Бенедиктовны был свой личный класс, в котором никогда не преподавали другие учителя. Этот класс «математичка» украсила по своему вкусу. Голые бежевые стены, на которых робко ютились четыре портрета великих математиков. Математики смотрели на Людмилу Бенедиктовну с ужасом, и, казалось, сами мёрзли в её присутствии.

В классе царила чистота, даже стерильность. Никаких цветов на подоконниках. Доска вечнозелёная, без меловых разводов, как в других классах. На полочке доски только ровные прямоугольные куски мела. Никаких огрызков и обмылков. Парты строго одинаковые, выстроенные по линеечке. Стулья тоже одинаковые, что в те годы в нашей школе было редкостью. Обычно стулья в классах собирались разнокалиберные, одни выше, другие ниже. Можно было подобрать себе по росту. Но у Людмилы Бенедиктовны не забалуешь. Поэтому мелкий Игорёша едва не болтал ногами на своём стуле, а я вечно сидел в какой-то полуприсяде, жестоко упираясь коленями в стол.

Тетради «математичка» называла конспектами, контрольные работы – срезами. Мы безоговорочно принимали её сленг. Иначе было нельзя.

И вот как-то приходим мы на математику. Людмилы Бенедиктовны ещё нет. Она всегда приходила за минуту до звонка. Поэтому шестиклассники пока шумят, выплёскивают накопившуюся за часы вынужденного сидения за партами энергию. Вовка дёргает за косичку Таню. Макей грызёт ногти и сплёвывает кусочки своего организма на пол. Игорёша с Витькой играют в «точки». Мишка Елфимов рисует комикс с гипертрофированно мускулистыми качками и пулемётной пальбой. Гришка дуреет. Достал откуда-то жёлтый детский пистолетик с присоской и пуляет в девчонок. Детина метр семьдесят ростом, под восемьдесят кг весом, а детство в попе играет.

— Епишин, придурок! – визжат девчонки, прячась за партами.

А Гришке этого и нужно. В нем гормоны играют.

— Сейчас математичка придёт и ввалит тебе, — грозится Лариска Иванькович, отличница и вредина.

— Не ввалит, — с показной бравадой хохочет Гришка. Математички он побаивается, но скорее умрёт, чем в этом признается.

— Два балла по поведению получишь! – подначивает Лариска.

— Фигня-я-я, — Гришка хмыкает.

И, чтоб показать Лариске свою храбрость, решается на дерзкий поступок. Одним движением отсоединяет чёрную резиновую присоску от пластмассового стерженька, становится на жалобно застонавший стул. Протягивает свою длиннющую руку и лепит присоску чуть ли не под самый потолок, над портретом Готфрида Лейбница. Великий математик смотрит на Гришку с укоризной, но в связи со своей смертью несколько столетий назад молчит.

— Видала? – захихикал Гришка. – Пусть повисит.

И обвёл нас победным взглядом. Вовка прыснул в учебник математики, Оля покрутила пальцем у виска. Игорёша нарочито равнодушно зевнул. Ему с его ростом подобный подвиг был совершенно недоступен.

Остальные одноклассники не обратили на Гришкин подвиг внимания. Ну выпендривается Епишин, так что, смотреть на него что ли.

Гришка, конечно же рассчитывал отлепить присоску до того, как Людмила Бенедиктовна войдёт в класс. Но в тот момент, когда он уже наступил на сидение стула, чтоб устранить следы своей шалости, раздался звонок. И в дверь стремительно вошла Людмила Бенедиктовна. Епишин рухнул на свой стул и сделал вид, что ничего предосудительного он не делал.

— Здравствуйте, ученики! – лязгнула математичка.

У меня в армии сержанты командовали менее страшно, чем это её «здравствуйте». А сержанты, народ бывалый.

Мы молча громыхнули партами, вставая.

— Садитесь! – смилостивилась Людмила Бенедиктовна. – Начнём урок.

Она подняла голову от журнала, обвела затихших школьников гипнотизирующим взглядом из-под очков. И тут же заметила присоску.

— Что это? – поначалу удивилась математичка. В её мире стерильного, строго математического класса присоска была полным диссонансом. Явлением, не вписывающемся в правила и законы мира. Как круглый квадрат или два прямых угла треугольника.

Мы молчали, опустив глаза в учебники. Мы уже понимали, что грядёт что-то страшное, но надеялись переждать катастрофу.

— Кто это сделал? – голос Людмилы Бенедиктовны стал ледяным.

Мы молчали. Выдавать Гришку было ниже нашего достоинства. Это было не по-товарищески. Даже Макей молчал, потому что боялся Гришкиной мести.

— Ни у кого не хватает храбрости сознаться? – с высокомерием Снежной Королевы спросила математичка. – Ну хорошо, вы сами виноваты. Я сейчас вернусь с вашим классным руководителем и завучем школы.

И Людмила Бенедиктовна действительно вышла из класса. Её чеканные шаги прогрохотали по коридору.

— Да вашу ж мать! – в сердцах крикнул Гришка, вскакивая на стол и сдирая злосчастную присоску со стены. – Пошутил называется!

— Нам звиздец! – пискнул кто-то из девчонок.

— Епишин, ты бы лучше сознался, — ядовито заметил Макей.

Гришка показал ему пудовый кулак и Макей заткнулся.

В коридоре, тихом во время уроков, снова загрохотали. В класс по очереди вошли Людмила Бенедиктовна, наша классная дама Зоя Петровна и завуч.

— Ну, — Зоя Петровна обвела нас суровым взглядом. – Кто?

— Видите, — развела руками математичка. – Сорвали урок, а ещё молчат.

— Ну-у-у, — у завуча мелькнула тень здравомыслия. – Может не стоило из-за такой мелочи? Кроме того, присоски уже нет.

— Вот именно! – чуть не взвизгнула Людмила Бенедиктовна. – Исчезла. Значит виновник точно здесь! Вы не понимаете, Надежда Михайловна. Именно с мелочей начинается беспорядок. Сегодня присоска, а завтра они в окна прыгать начнут!

Завуч сдалась. Нас выгнали в коридор и начали заводить в класс по одному. Сажали за первую парту и с трёх сторон допрашивали. Нам мучительно хотелось сбежать, но идти было некуда. Наши фамилии были навеки высечены в классном журнале. Парни храбрились и неумело матерились сквозь зубы. Девчонки заходили с гордым видом, независимо задрав носы. Выходили грустные. Лариска Иванькович плакала.

Наконец вызвали меня. Посадили за парту. Напротив устроилась Зоя Петровна.

— Ну, от тебя, Гушинец, я этого не ожидала, — сразу начала она.

— Это не я, — твёрдо сказал я.

— Я не видел, — я решил не говорить прямо и выбрать скользкую дорожку лукавства.

— Я знаю, что ты видел, кто это сделал! – лязгнула Людмила Бенедиктовна.

«Какая-то сука сдала», — подумал я, но решил держаться, как партизан на допросе.

— Я не видел. Я уроки повторял.

— Уроки надо дома учить! Поэтому у тебя и оценки плохие, что учишь на переменах.

Это была подлая ложь и искажение моих слов. Уроки я учил как раз дома, а оценки у меня были плохие, потому что я боялся математику. Но в моём положении не поспоришь.

— Все по минутам. Кто был в классе?

— Я не видел. Я уроки повторял.

Против карательной тройки был только один выход. Замкнуть круг вопросов и строить из себя дурачка. Во все времена у меня отлично это получалось.

— Гушинец! – вмешалась в пытку завуч. – Ну ты же новенький в этом коллективе. Зачем тебе начинать учёбу в нашей школе с такого нехорошего поступка?

Мне хотелось сказать: «Тётя, ты вроде взрослая, но дура. Если я сейчас Епишина сдам, то до конца учёбы останусь шестёркой и предателем. Ты в самом деле желаешь мне такой судьбы?»

Меня допрашивали ещё минуты три. Эти три минуты показались мне бесконечными. К нашему счастью урок математики длился не вечно, а в коридоре топтались в ожидании допроса ещё два десятка моих одноклассников.

— Я в тебе разочарована, — выстрелила в спину классная дама. — Думала, ты лучше.

Мне было пофиг. Я, израненный, вырвался из пыточной на свободу.

Гришку тогда никто не сдал. Неизвестно по какой причине. То ли мы действительно в те годы были твёрже, то ли «тройке» действительно не хватило времени. Епишин тогда притих почти на неделю. Уроки математики проходили в полнейшей тишине. Людмила Бенедиктовна цедила слова сквозь зубы и презрительно поглядывала на нас сквозь очки. Классная дама Зоя Петровна во мне разочаровалась, и я стремительно сполз на дно её шкалы оценок. Десятки лет спустя, я понял, что несмотря на все свои достижения, высшее медицинское образование, писательскую карьеру, я примерно на том же самом дне и остался.

Ну и ладно. Пусть скажут спасибо, что мы с Вовкой на выпускном класс математики не подожгли, как собирались.

Рассказ из серии «Школа, я не скучаю», сборник «Обрывки» (2021 г.)

Автор Павел Гушинец (DoktorLobanov)

Зарница

Шел 1992 год. Начинались девяностые со всеми их прелестями — налоги, катастрофы, проституция, бандитизм и недобор в армию. Я учился в шестом классе в маленьком городке возле Ташкента. Из развлечений были взрывпакеты с магнием и прогулки по кладбищу танков. И учитель информатики вдруг говорит — «зубрите азбуку Морзе, через месяц буду спрашивать. Лучшего знатока поставим пеленгатором. Вы что, не знаете, что мы едем в горы на Зарницу?» Ого, Зарница! Я про такое только в книжках читал. Мне азбука не поддалась, а вот одноклассник Макс взялся серьезно и выучил её всю, буквы и цифры. Как потом оказалось, напрасно, потому что нужно было знать всего две буквы — «Е» и «И». Ходили слухи, что на Зарнице у нас будет куча испытаний, стрельба, а старшеклассники обязательно будут нападать, прыгая с деревьев.

Через месяц мы выдвинулись в горы на электричке, пять классов и учителя. Выгрузились на платформу и зашагали вверх по дороге. Было утро, только-только просыпался жаркий майский день.

Для начала нас разбили на группы по пять человек. Выдали черно-белую карту и компас. Нужно было на время найти две контрольные точки, отмеченные на карте, взять там записки, а затем отыскать лагерь. Группы отправлялись прямо с дороги через интервалы в 15 минут. Естественно, мы тут же заблудились. Искать в горах контрольные точки по ксерокопированной карте оказалось совсем не просто. Плюс мы держали карту вверх ногами, как оказалось. А компас не хотел показывать север, беспорядочно вращаясь. В итоге нам помог чабан, пасший белых баранов. Одними из последних мы нашли лагерь. А там уже хозяйничали курсанты – ставили большие сорокаместные брезентовые палатки, варили шурпу и чай на костре. После шурпы «с дымком» мы бегали за лисами, принимали сигналы на старенькие приборы, у которых всё время садились аккумуляторы. Зато были крутые танкистские наушники. Конечно, с деревьев никто не прыгал, зато под ноги кидали дымовые шашки, от дыма першило в горле и хотелось пить. Потом были спортивные соревнования – спуск по канату, бег, оказание первой медицинской помощи. Ужин – горячий плов и чай. И бесконечное небо с яркими звездами, какие бывают только в горах.

Ночевали в палатках. Пошёл дождь, и я промок, так как лежал в низинке. Макс был предусмотрительнее – ему родители дали надувной матрас. Старшеклассники принесли гитару и до утра пели – «Муравейник» Кино и пронзительную дворовую песню, из которой я запомнил только одну строчку «Вдруг машина из-за угла тормознуть уж не смогла». Это было офигенно.

Сейчас я удивляюсь, как запросто можно было организовать выезд ста детей без полиции, МЧС и скорой помощи, в практически безлюдное место. Такие маленькие детские радости помнишь всю жизнь.

Моя история жизни и первая официальная работа на пищеблоке больнице в 16 лет

Мне было суждено родиться в 80-х годах прошлого столетия, в одном провинциальном северном городке, где было 9 месяцев зимы в году. Я был поздним, но бесспорно желанным 4-ым ребёнком в семье, так как до меня рождались только девочки, а отец уж очень хотел сына. Жили мы как и многие в те годы, не богато, но по сравнению с центральной и южной Россией вполне неплохо, всё основное для жизни было, а чего не было, давала тайга в изобилии, начиная от грибов, ягод, кедровых орехов и заканчивая рыбой, дичью и мясом. Это было время, когда на севера ехали не только за романтикой, но и за «длинным рублём», время когда там действительно платили и была возможность с низов, дорасти до начальника, без мохнатой лапы и связей на «верху». Так и мой отец, приехав после армии в 70-х годах, начиная свой путь от автослесаря, водителя, дорос до начальника в одном нефтяном управлении в начале 2000-х, вот тут то мы действительно почувствовали как это жить и не думать, о том, на чём бы нам завтра сэкономить, чтобы всем хватило в достатке. Я никогда не забуду, как отец, в день зарплаты приходил домой и обсыпал маму деньгами, а я малой, бегал по комнате и собирал вееры денег. Но счастье длилось недолго, через 1.5 года, отца разбивает инсульт и после 4-х суток в реанимации он умирает не приходя в сознание. Для нашей семьи и для многих его друзей и коллег это была невосполнимая утрата, а для меня, пацана в непростом переходном возрасте, это была трагедия вселенского масштаба, поскольку отец для меня был всем и вдруг, в один миг его не стало.

Несколько дней после похорон отца, я лежал и просто смотрел в одну точку, для меня жизнь остановилась. Мама несколько раз вызывала скорую и пыталась меня развеять, всё было бес толку, я замкнулся. В школу я идти категорически отказывался и не только потому, что не было сил, мне просто было неприятно, от одной только мысли, что меня будут жалеть и что для меня будут собирать деньги на цветы и помощь, как это происходило с моими одноклассниками в аналогичных случаях. Мама в тот момент поступила достаточно мудро, позвонив классной руководительнице и попросив, не афишировать данную ситуацию, та всё поняла, за что им отдельное спасибо. Спустя время, в школу идти всё таки пришлось, впереди ещё целый 9-ый класс. После школы, мне не хотелось идти домой, там всё напоминало об отце. Я стал больше пропадать на улице и на квартирах неблагополучных ребят, по успеваемости скатился с середнячка, до постановки вопроса об оставлении меня на 2-ой год. Кстати, я был далеко не глупым ребёнком, но 90-е и общество школы внесли свои коррективы в моё отношение к образованию, в моё время как говорилось, ботаников никто не любил и если большинство класса говорит, что нам ничего не задавали, приходилось молча кивать и вступать в это стадо баранов, хотя многие предметы, я знал на отлично, отсюда успеваемость падала, но я не выделялся из толпы и не был выскочкой всезнайкой. Как же я был глуп.

В итоге, кое как я закончил 9-ый класс и выпустился. Мать настаивала на поступление в нефтяное ПТУ, но на экзаменах, мне сразу намекнули, что без денег мне сюда не поступить после этого я послал эту идею нахер, так как денег уже не было, а мать получала 3 копейки.

Прошло лето и встал вопрос, что делать дальше, в ПТУ я не поступил, а устроиться на работу в этом возрасте в то время было нереально. Мало кто знает, но раньше существовали такие вещи как квоты на предприятиях, это означало, что условно на 1000 человек работающих на предприятии нужно выделить по 1-2 квоте в год для официального трудоустройства несовершеннолетнего и освободившегося из мест лишения свободы. Как вы понимаете, отдел кадров всячески не хотел устраивать эти 2 типа людей, так как ответственность и куча геморроя. Через знакомых удалось договориться и вот я беру обходной лист в отделе кадров, прохожу медкомиссию и выхожу на работу грузчиком на пищеблок в областную центральную больницу.

По законодательству, с 16 лет можно работать не более 35 часов в неделю, поэтому сразу встал вопрос, работать мне по 7 часов в день или уходить в пятницу в обед, естественно я выбрал второй вариант.

Первый день прошёл хорошо, познакомились, поговорили, объяснили, что и как. Коллектив был небольшой, очень хорошая заведующая и 3-и грузчика, самому старшему из которых было 25 лет, поваров и посудомоек я не считаю, они не входили в нашу основную зону ответственности, но мы с ними контактировали так или иначе. Распорядок дня был следующий, 1 человек в день начинает работу с 05:00 утра, так как с 05:00-05:30 приезжала машина с хлебом и её нужно было разгрузить, а это пара-тройка сотен буханок, далее остальные подтягиваются к 07:00, там начинают приезжать машины с овощами и фруктами, мясом в полу тушах, мороженный минтай в мешках, йогурты и тд. Работа рутинная, однотипная, но 3-4 часа в день свободны, можно поспать или попить чистого медицинского спирта, да-да в то время, его ещё можно было пить. В коллектив я втянулся достаточно быстро и легко, работал на ровне со всеми, о чём позже пожалел, так как грыжа не заставила себя долго ждать. В остальном всё было весело и не напряжно, в процессе познакомились с младшим медицинским персоналом, девочки 18-23 года, они приносили нам медицинский спирт, а мы их угощали обедом, так как всё меню кухни было в нашем распоряжении ну и соответственно выпивали все вместе. Как то позвали нас на помощь повара, попросили снять огромные горячие алюминиевые кастрюли 50л с готовыми блюдами, мы поднялись на 2-ой этаж и стали снимать кастрюли, каким то образом, у ребят выскользнула из рук кастрюля и тушёная картошка с мясом высыпалась на кафельный пол, повара взяли большие лопатки и с пола собрали всё обратно в кастрюлю, после этого, готовых блюд мы у них больше не брали, а готовили сами, в основном я, в отдельной конвекционной печи, взяв почищенные овощи и заготовки мяса.

Что касается зарплаты, она была небольшая, если мне не изменяет память около 8000р, но были плюсы, продукты можно было брать в больших количествах. Заведующая списывала сотни килограмм овощей и фруктов, их нужно было куда то девать, так как инвентаризация проводилась достаточно часто, поэтому овощами у меня был завален балкон, все мои родственники и друзья получали картошку, морковку и лук мешками, этого было в изобилии, даже мясо по пятницам доставалось нам по неплохому куску, так как предполагаю, что поварам его девать уже было не куда.

Было ещё много интересных случаев связанных с жизнью, делёжкой наследства, гражданской женой, бизнесом, потерей друзей, работой, поварами, первым сексом, медсёстрами, трупами-жмуриками, моргом и много ещё с чем.

Это мой первый рассказ и первая публикация на Пикабу, хотя читаю его более 7-ми лет, а зарегистрировался около года назад.

Источник

Вам также может понравиться

Бухгалтерские термины и определения

ПРОЦЕДУРЫ ОТКЛЮЧЕНИЯ Процессы, обеспечивающие изоляцию

Происхождение слова «вокзал»

О том, что представляют собой современные вокзалы

Этимология слова «сланцы»

Сланцы — летняя открытая обувь, особенно популярная